Валькина жизнь - [4]

Шрифт
Интервал

– Зачем тебя туда несет? – уточняет явно растерянная подруга.

– А я вот не смог бы без моря, – неожиданно изрекает Сашка.

– Так там тоже море, – с готовностью переключается от Танькиных философствований к разговору, требующему вполне конкретной аргументации, Валя.

– Какое? – хмыкает Сашка, явно довольный своими географическими познаниями. – Баренцево? Толку-то с него! Я бычков люблю ловить. Сидишь на волнорезе…

– Ага, – с ехидством перебивает Валя, – холодно, противно.

– Ты еще «мокро» скажи! – возмущается Сашка.

– Да, и мокро тоже, – с готовностью поддакивает Валя.

– Так для того же и идешь рыбачить, – хмыкает Сашка.

– Чтобы мокро было? – фыркает Валя.

– Нет, чтобы все вместе: вода, волны шумят, запах! Запах, знаешь, какой на волнорезе? – Сашка мечтательно задумывается, подбирая слова.

– Как будто я на волнорезе не бывала, – снова фыркает Валя.

– Так ты там летом бывала, в жару, как вон сегодня, – поясняет Сашка. – А ты знаешь, как там осенью? Или весной, самой ранней, когда еще никого на пляже и в помине нет? А ты сидишь с удочкой, и брызги тебе на лицо…

– Вот, я же и говорю: холодно, мокро и противно, – огрызается Валя.

– Не, не противно совсем, – мечтательно произносит Сашка, не зная, как еще выразить свою страсть к рыбалке.

– Палтус, – неожиданно бросает Валя.

– Что «палтус»? – не понимает Сашка.

– В Баренцевом море ловят не бычка, а палтус, – поясняет Валя.

– Да? – сбивается с мысли Сашка.

– Тебя-то чего туда несет, к палтусу этому? – вновь повторяет Танька, пропустив, должно быть, мимо ушей пикировку подруги с Сашкой.

– Как ты не понимаешь? Я же строитель! – совсем, как только что Сашка, неожиданно воодушевляется Валя.

– И что с того? – обрывает ее подруга. – Я, между прочим, тоже строитель. И я тебе так скажу: нам и здесь работы хватит.

– Нет, вы не понимаете, ребята! – возмущается Валя.

Она хотела поделиться с Танькой своими планами, рассчитывая на поддержку. А вместо этого вынуждена держать круговую оборону, доказывая свою правоту, в которой и сама, если честно, не до конца уверена.

– Там же целый город строят! – выпаливает она. – Апатиты называется.

– Гепатиты, – передразнивает Сашка.

– Я туда письмо написала, – продолжает Валя, не обратив внимания на Сашкин выпад. – В трест. И ответ уже получила. Положительный. Меня ждут.

– Ждут не дождутся, – вставляет Сашка, скорее для того, чтобы хоть как-то закончить надоевший ему разговор, чем из желания удержать Валю в Жданове.

Танька более настойчива.

– Пашка-то знает? – интересуется она, поджав губы. – Ты ему сказала?

– Нет еще, – напряженно замечает Валя. – А что?

– А ничего! – вспыхивает Танька. – Своему парню не сказала, что уезжаешь через две недели. Замечательно. Он, надо думать, обрадуется такому повороту событий.

– Я скажу, – пытается возразить Валя. – Я с тобой сначала хотела посоветоваться.

– Так вот мой тебе совет: забудь про эту глупость, – выдает раздраженно Танька. – Чего тебе не хватает? Работаешь, парень есть, замуж выйдешь.

– Да что ты все о Пашке? – огрызается Валя. – Он тут не приклеенный. Захочет – со мной поедет.

– Ага, в чемодане, – фыркает Танька. – Надо было сразу с ним все это обсудить. Еще когда только письмо собиралась писать в трест свой. А то вряд ли он обрадуется.

3

Пашка, как и предсказывала Танька, совсем не выглядит обрадованным, когда на следующий день Валя, набравшись храбрости, рассказывает ему о своих планах на переезд. Он мрачнеет, замолкает и как будто сразу отстраняется от Валькиных проблем.

– Твое дело, – выдавливает Пашка. – Я думал, что у нас с тобой что-то получается. Серьезное. Но, видать, ошибался.

– Что вы все на меня окрысились? – возмущается Валя. – Как будто я вам враг какой-то.

Ее особенно колет слово «серьезное». Что же он раньше-то про серьезность ничего не говорил, даже не намекал? Может быть, тогда бы и она себя по-другому вела, уехать не стремилась. А то все самое главное почему-то всегда выясняется, когда уже поздно что-то изменить. Так, наверное, о том, как все тебя любят и уважают, узнаешь только тогда, когда помирать начнешь. Лежишь на кровати под белой простыней, а вокруг тебя собрались друзья, о которых ты раньше и не задумывался. И все такие хорошие слова о тебе говорят:

– Вот, если бы не болезнь, то мы бы с тобой в Крым поехали. Давно собирались. Да вот не получилось.

– А мы, – говорят другие, – хотели тебе холодильник подарить. Но теперь, видать, уже не судьба.

А ты лежишь и думаешь:

– Где ж вы до этого были?

– А кто это «все»? – цепляется за Валькины слова Пашка и смотрит на подругу почти со злобой.

– Кто? Никто! Ты, например, – огрызается Валя, очнувшись от философских размышлений.

– Нет, постой, ты сказала: «вы все». Кто все? – в голосе Пашки чувствуется закипающая обида.

– С Танькой я разговаривала об этом, – с неохотой выдавливает Валя. – Она моя лучшая подруга. Спросила ее мнения.

– Сначала ее, а потом уже мое, да? – возмущается Пашка. – Так? Я у тебя на последнем месте?

– Нет, не на последнем, – бурчит Валя. – Я тете Поле еще ничего не говорила.

– Ага! – почти с радостью от того, что его обида явно оправдана, фыркает Пашка. – На предпоследнем, значит? Прекрасно. И что ты от меня ждешь? Что я запрыгаю от восторга, да? Вроде все нормально было. У нас с тобой, я имею в виду. И вдруг ни с того ни с сего…


Еще от автора Игорь Ягупов
Записки офисной крысы

Повести профессионального журналиста и переводчика Игоря Ягупова можно отнести к жанру городской прозы. В «Записках офисной крысы» вас ждут забавные истории из жизни толмача крупной торговой компании. Вместе с героями повести «Побег в Рождество» вы совершите романтическое путешествие в предновогоднюю Финляндию. Необычная «лав стори» придает произведению особый стиль. С острой на язык журналисткой знакомит читателей повесть «Токсичная улыбка». Авторский стиль легок и полон юмора.


Побег в Рождество

Вместе с героями повести вы совершите романтическое путешествие в предновогоднюю Финляндию. Необычная «лав стори» придает произведению особый стиль.


Жорик

История мальчика, которого никто не любил…


Обманувший дьявола

Он проиграл свою душу дьяволу. Он убивал, но избегал наказания. Он полторы сотни лет бродит по свету, не зная покоя. Кто остановит его? Роман написан в жанре мистической прозы.


Факультет

Знания забываются, годы учебы – никогда! Эта книга адресована всем студентам-филологам – прошлым, настоящим и будущим.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.