Валерий - [9]

Тогда я вылез из окна обратно, спустился по пожарной лестнице вниз и пошел прямо домой. Я решил, что сначала дойду до дома, залезу к себе в комнату и лягу в кровать, а уже потом буду плакать. За это мне будут положены пять зеленых карточек.

Рыбки

Мясников моя мама не любит, – она говорит, что в привычке к виду крови ничего хорошего нет. Поэтому к нашему мяснику я обычно хожу один, – я не боюсь крови. Я вообще ничего не боюсь, потому что я очень высокий, здоровый и сильный, я думаю, что я даже посильнее мясника. Мясник хорошо ко мне относится, он разрешает мне задавать много вопросов и отвечает, если у него находится время, а если не находится, то я не обижаюсь, потому что когда он занят с другими покупателями, я могу смотреть на рыбок.

От рыбок мне делается так хорошо, что я не могу уйти домой, все стою и стою. Они просто маленькие серые рыбки с черными полосочками, но если смотреть на них долго, то они становятся невыносимо красивые. Они совсем на меня не смотрят, даже если я пытаюсь топать или кричать. Я стараюсь так не делать, потому что мясник сразу говорит мне: «Пошел вон!» – а я знаю, что если тебе велят уходить, то сразу надо уходить, и мне приходится уйти от рыбок. Но мне очень хочется, чтобы рыбки на меня посмотрели. Дома мне нельзя завести рыбок, потому что мой кот – невменяемый. Один раз мне даже пришлось спуститься за ним в ад и просить, чтобы его выпустили наружу, потому что в его плохом поведении тогда был виноват не он, а я, потому что я его плохо воспитывал. Вернее, я его совсем не воспитывал, потому что мне нравилось, что кот может творить, что вздумается. Мне самому нельзя творить, что вздумается: я не умею остановиться и могу покалечить кого-нибудь или даже убить, особенно если я злюсь, а злюсь я часто. Когда кота отпустили из ада, я занялся его воспитанием, чтобы он, когда умрет в следующий раз, уже мог сам отвечать за свои поступки. Когда я занимаюсь воспитанием кота, я очень часто ужасно на него злюсь, просто до белых глаз (это когда я перестаю даже видеть, что делаю). Я знаю, что в такие моменты мне главное успеть заложить руки за спину. Этому меня научила Дина. Это было первое, чему она меня научила. Еще Дина учила меня никогда ни на кого не орать, но не орать на кота я не могу. Я ору на кота и изо всех сил топаю ногами, а мама сидит в соседней комнате и боится, что я убью кота, поэтому мне делается потом очень стыдно. Но кот – он совершенно невменяемый, так что его ничем не испугаешь. Поэтому мне очень трудно его воспитывать, чтобы он не ел всех подряд. Кот ест тараканов, муравьев, червяков, одним большим жуком он так подавился, что нам пришлось везти его к врачу. Я всю дорогу плакал, потому что кот дышал очень страшно и громко, и я боялся, что он умрет неперевоспитанным и опять попадет в ад, но все обошлось, а кот научился сначала убивать жука и раздирать его на части, а уже потом есть. Я думаю, что это заслуги моего воспитания. Я стараюсь учить кота всему, чему меня учила Дина, пока не уехала, но я не могу ему сказать, чтобы он убирал лапы за спину, когда ему хочется кого-то убить, потому что тогда кот упадет. Из-за кота я не могу завести рыбок, поэтому я так люблю ходить к мяснику. Раньше я мог сколько угодно смотреть на рыбок в комнате у Дины, но Дина уехала.

Я хожу к мяснику каждый вторник. В этот вторник я тоже ходил к мяснику, и у него кроме меня не было никаких посетителей. Я очень обрадовался и сказал, – я очень рад, что у мясника в последнее время стало гораздо меньше посетителей, потому что теперь он может со мной разговаривать и отвечать на мои вопросы, и еще я сказал, что благодарен ему за то, что он отвечает на мои вопросы. Дина всегда говорила мне, что если ты думаешь про человека хорошее, ему это надо обязательно сразу говорить, только при этом не надо его обнимать или поднимать в воздух, потому что не всем людям это нравится. Когда мне кто-то нравится, я сразу хочу схватить его руками и обнимать и кружить, но Дина говорит, что так можно делать только с котом, а всем остальным людям достаточно слов, чтобы понять, что они мне нравятся. Даже мама не очень любит, чтобы я поднимал ее и кружил. Дину я попытался обнять в первый же раз, когда пришел к ней в комнату. К ней я тоже ходил каждую неделю, как к мяснику, пока она не уехала. Дина разговаривала со мной и тоже отвечала на мои вопросы, но мы договорились, что у нас будет игра: сначала она задает мне вопросы, и я на них отвечаю, зато перед уходом я могу спросить про что-нибудь у нее. Я не очень люблю, когда мне задают вопросы, а вопросы Дины иногда были совсем неприятными, и мне хотелось от них орать и топать, но Дина научила меня не топать и не орать, а смотреть на рыбок, пока я не перестану сердиться, а уже потом отвечать. Иногда я даже забывал задать ей свой вопрос в конце, а иногда не знал, что спросить, и спрашивал, что она ела на завтрак или есть ли у нее кот. Мы часто говорили про моего кота, но у Дины не было своего кота, так что ей было интересно слушать, как я воспитываю моего. А иногда я очень хотел задать вопрос и еле мог дотерпеть до конца нашей встречи, и, когда часы показывали без трех минут шесть, наступала моя очередь. Один раз я спросил, кого она любит больше всего. Она сказала – маму и папу. От этого я стал любить Дину еще больше.