Валерий - [7]

На следующий день у меня была лечебная гимнастика в нашей поликлинике. Я так нервничал из-за чудища, что не хотел идти. Я представлял себе, что оно проснется, вылезет из-под кровати, начнет кричать и его услышат соседи, – или, наоборот, что оно умрет во сне. Я очень хотел сказаться больным и остаться дома. Я в самом деле чувствовал себя больным, у меня все тело болело от усталости. Еще у меня болели глаза, потому что я плохо спал, и живот. Но тогда мама точно не пошла бы на работу, а осталась бы со мной и вызвала бы доктора Расина, и мне пришлось бы дать себе пять, а то и шесть красных карточек, и я бы уже не пошел в выходные ни в кино, ни на каток. Хотя, если честно, сейчас мне не хотелось даже думать про каток или кино. Мне хотелось только сделать так, чтобы чудище исчезло. Я надеялся, что Алик будет на гимнастике и я смогу сказать ему, что я его люблю, но Алику все еще было нельзя много двигаться. Марина, которая ведет лечебную гимнастику в нашей поликлинике, посмотрела на меня очень серьезно и спросила, все ли у меня в порядке. Я сказал, что все в порядке, потому что если бы сейчас я рассказал ей про чудище, она бы все рассказала маме. Я еле-еле делал гимнастику, но Марина, которая всегда заставляет всех стараться, меня сегодня не заставляла. Я, наверное, и правда плохо выглядел.

После гимнастики Марина опять спросила меня, все ли у меня в порядке, и я сказал, что все отлично, просто у меня плохое настроение. Марина всегда отвозила меня домой на машине, потому что мама приводила меня и сразу должна была идти на работу. В раздевалке я переоделся в сухое и побежал к Марине, потому что мне надо было попасть домой как можно скорее. Навстречу мне по коридору шла дура Вера. Я хотел пробежать мимо нее, но она специально загородила мне проход и стала хватать меня между ног за штаны и смеяться. Я вежливо сказал ей, что у меня срочное дело и мне надо идти. Но дура Вера стала налезать на меня, то есть вставать на цыпочки и тереться об меня сверху вниз. Она очень громко смеялась. В коридоре, кроме нас, никого не было. Вообще-то я люблю, когда дура Вера об меня трется и все такое. Мы с ней друзья, хотя и не такие хорошие, как с Аликом. Но сейчас я думал только о чудище. Я почувствовал, что начинаю злиться, и очень испугался, что сейчас со мной случится это, и тогда все станет совсем плохо. Я оттолкнул от себя дуру Веру и сделал так, как меня учила Марина: три раза медленно вдохнул и выдохнул. Мне стало полегче, хотя дура Вера все время пробовала снова на меня налезть, мне приходилось прямо-таки отпихивать ее от себя. Вдруг дура Вера успокоилась и сказала: «Я по тебе соскучилась». Я снова вежливо сказал, что мне надо идти и это очень срочно. Тогда дура Вера закурила прямо в коридоре поликлиники. Это было совершенно нельзя, и кто это делал, на того ужасно кричали и могли исключить с лечебной гимнастики. Я испугался, что меня поймают с дурой Верой, будут ругать и исключат, и побежал от нее прочь. Дура Вера закричала мне вслед, что она меня любит, и еще кричала, чтобы я обернулся, но я не обернулся, потому что знал, что она хочет мне показать, а мне сейчас было не до этого.

В машине я все время дергал коленом, – так я спешил домой. Это очень плохо, потому что меня учат не дергать коленом и не хлопать в ладоши, когда я волнуюсь. Но я не выдержал и несколько раз все-таки хлопнул. Когда я это делаю, Марина обычно делает мне замечания, но сегодня она ничего не сказала. Она только спросила меня, делал ли я в эти дни свои упражнения, и я соврал, что да, потому что иначе мне пришлось бы объяснить, почему нет. Это была еще одна красная карточка. Когда я представил себе все красные карточки, которые я получил из-за чудища, я не смог удержаться, задергал коленом и заплакал. Тогда Марина остановила машину и стала меня утешать. Она сказала, что я выгляжу очень уставшим. Она спросила, здоров ли я, а я сказал, что мне просто очень надо домой. Тогда Марина спросила, все ли у меня в порядке, а я сказал, что мне просто очень надо домой. Марина спросила, никто ли меня не обижает, а я сказал, что мне просто очень надо домой. Марина сказала, что никто не сердится на меня за историю с Аликом, и Алик тоже не сердится. Она, Марина, звонила бабушке Алика и спросила разрешения привезти меня сейчас к Алику в гости, если я хочу, но я сказал, что мне очень надо домой. Я опять начинал злиться, очень сильно, у меня глаза как будто наполнялись молоком. Я попытался сдерживаться и медленно дышал, но у меня все тряслось, и я испугался. Марина, наверное, тоже испугалась. Она спросила, в порядке ли я и не надо ли мне выйти из машины, а я вежливо сказал, что мне просто очень надо домой. Тогда Марина отвезла меня домой.

Я бросился в свою комнату, повалился на пол и вытащил чудище. Оно скулило будь здоров, и когда я достал его наружу, у него из глаз текли слезы, хотя оно так и не проснулось. У меня аж сердце защемило от жалости к нему. Пока я кормил чудище своими бутербродами, лил ему в рот молоко, а потом вытирал ему лицо, я не выдержал и начал плакать от усталости и растерянности. Ранки чудища, которые я все время мазал йодом, почти зажили, но чудище все равно было очень слабое. Я плакал, потому что правда не знал, что делать. Если бы я отнес чудище на улицу прямо сейчас, пока оно спит, оно бы точно погибло. И я совсем не был уверен, что оно не погибнет, если мне удастся его разбудить и оно сможет само искать себе еду. Но выбора у меня не было. Я услышал, что в гостиной по телевизору начался сериал про короля, и понял, что совсем скоро мама придет домой. Откладывать дальше было нельзя, и я стал будить чудище как следует.