Валерий - [11]

Я слушал, как мясник в своей дальней комнате разговаривает с человеком в костюме. Мясник очень сердился, я подумал, что этот человек, наверное, не может заплатить за мясо, но он совсем не казался бедным, а кроме того, мяснику это было неважно, когда мы с мамой или старая Надя приходили за мясом в конце месяца, мясник всегда говорил, чтобы мы не давали ему деньги прямо сейчас, и добавлял: «Это ничего, в другой раз сочтемся». Мама всегда настаивала, чтобы мясник взял деньги, и говорила, что мы все в одной лодке. Я думаю, что она так шутила из-за рыбок, которые плавали у мясника в лавке. Я всегда радовался, когда мама это говорила, это была очень смешная шутка. Мне очень хотелось, чтобы сегодня мясник тоже сказал мне: «В другой раз сочтемся», а бы положил деньги на прилавок и сказал: «Мы все в одной лодке», но мясник все не шел и не шел. Они с человеком чем-то шлепали по столу, как будто кидали на стол журналы или бумажки, мясник говорил очень громко, а человек или совсем не говорил, или говорил тихо-тихо, я его не слышал. Когда рядом кто-нибудь кричит и ссорится, я начинаю нервничать, и мне тоже сразу хочется кричать, поэтому я заткнул уши и стал смотреть на рыбок.

У Дины были удивительные рыбки, я никогда таких не видел. Я не видел таких, даже когда мама водила меня в специальный магазин, где можно было за пятьдесят рублей прийти и смотреть на рыбок, даже если ты не собираешься их покупать. Там были такие прекрасные рыбки, такие удивительные и красивые, что я не выдержал и быстро обнял один аквариум, потому что если бы я этого не сделал, я бы, наверное, сошел с ума. Мне нельзя ходить в этот магазин часто, потому что после этого я начинаю ненавидеть кота и кричу на него еще сильнее, если он не воспитывается. Но даже в этом магазине нет таких рыбок, какие были у Дины. Один раз мы договорились с ней на пять часов и десять минут, я пришел вовремя, постучал, но Дина крикнула: «Подождите, пожалуйста». У меня был очень плохой день, потому что утром я ходил в кружок, и нам сказали, что Вика-дура заболела и больше не будет заниматься творчеством вместе с нами, а поедет лечиться в санаторий. Я огорчился, потому что Вика-дура была мой друг и еще потому, что я волновался за нее, и еще потому, что мы с ней занимались иногда этим делом, и я знал, что буду по ней скучать. Другие женщины в нашем кружке не занимаются этим делом, хотя они иногда поглядывают на меня, потому что я очень большой, и сильный, и здоровый, хотя и весь седой, а Марина все время громко говорит всякие стыдные вещи, когда на меня смотрит, и ее за это ругают, но вообще-то нам нельзя заниматься этим делом, потому что некоторые из нас не понимают ответственности. Еще нам нельзя этим заниматься, потому что кто-нибудь такой, как я, может начать нервничать и кого-нибудь убить. А такие, как Алеша, вообще начинают плакать, если Марина или Вика-дура пробуют их хватать. Если кто-то кого-то хватает, нас начинают ругать. Но Вике-дуре все было нипочем, она всегда смеялась и всем показывала, что у нее под юбкой, когда надо и когда не надо, и в тот день Марина стала рассказывать всем, что Вика-дура не заболела, а убежала из дома и полезла хватать милиционера, и теперь ее арестовали и поместили в Заведение. Заведение – это очень страшно, я тоже могу попасть в Заведение, если буду кричать на кого-нибудь, кроме кота, и я очень испугался за Вику-дуру и за себя тоже, и мне очень надо было посмотреть на рыбок и все рассказать Дине, потому что Дина бы меня успокоила, но лысый все не выходил и не выходил от нее. Мне становилось все хуже и хуже, а лысый там, за дверью, все плакал и плакал, и тогда я снова постучался, но Дина снова крикнула: «Подождите, пожалуйста!» – и вдруг мне очень захотелось чесать себе ноги, а это всегда значит, что все совсем плохо и я сейчас начну кричать и бегать по кругу, и перестану соображать, что я делаю.

Тогда я положил руки за спину и стал представлять себе рыбок. У меня страшно чесались ноги и в горле что-то дрожало, и поэтому у меня не получалось представить себе рыбок очень долго, я все время видел какие-то красные пятна. Потом они немножко поредели, и я увидел, что дверь в Динину комнату совсем прозрачная, а я этого раньше даже не замечал. Руки у меня стали очень тяжелые, и пальцы начали болеть. Из-за красных пятен у меня совсем голова шла кругом, но зато через прозрачную дверь мне стало видно аквариум, и я стал смотреть на рыбок, как меня учила Дина. Мне было трудно дышать, но потихоньку я перестал видеть красные пятна и стал видеть аквариум. Он оказался очень большой, я похвалил Дину и сказал, что мне очень нравится новый аквариум, но Дина мне не ответила – наверное, она как раз убирала волосы под косынку и не услышала меня. Я уже немножко успокоился и готов был играть в вопросы, но она все не возвращалась в комнату. Я вдруг заметил, что на дне аквариума лежит человек, аквариум был такой огромный, что этот человек поместился туда целиком. Я сразу прыгнул в аквариум и попробовал вытащить его из воды, но воды вдруг оказалось совсем немного, даже не по колено. Она была просто разлита по дну, все было мокрое – и ковер, и даже стенки, кажется, – я не был уверен, потому что все еще видел красные пятна, но они уже не плавали у меня перед глазами, а смирно сидели на местах, и это было хорошо. Осколки старого аквариума валялись на полу, и я подумал, что Дина, наверное, специально не стала их выбрасывать, потому что рыбки к ним привыкли. У Дины в комнате было много очень хороших игрушек и вещей, я очень любил красную машину с настоящей раздвижной лестницей, как у настоящих пожарников, и просил забрать ее поиграть, но Дина говорила, что в этой комнате важно ничего не менять, потому что когда приходят пациенты, и я тоже, то они видят то, к чему привыкли, и им от этого делается спокойнее. Так что я не удивился, что увидел осколки старого аквариума. Все рыбы куда-то попрятались, – наверное, привыкали к новому аквариуму, – но одна рыбка была у человека во рту, очень красивая, рыженькая и мохнатенькая. У нее так красиво шевелились губы, что я просто стоял и смотрел на нее, не мог оторваться. Рыбка что-то мне сказала, но я не разобрал, потому что рыбки говорят редко, и ей, наверное, было тяжело произносить слова. Я ужасно обрадовался, что рыбка на меня смотрит, они почти никогда на меня не смотрели. Я попросил ее подплыть поближе, но она сказала, чтобы я подошел, потому что она не может идти. Я сообразил, что у нее же нет ног, – я, видно, очень устал за этот день и соображал очень медленно. Я подошел к рыбке поближе и увидел, что человек мне только показался, а на самом деле это просто вторая рыбка, очень белая и гладкая. Я думал, она тоже со мной заговорит, но она просто лежала и смотрела в потолок. Я не обиделся, потому что рыбки вообще такие. Рыженькая рыбка была на вид такая теплая, с такой мягонькой шерсткой, что я попросил ее потрогать, я еще никогда не трогал рыбку, но она сказала мне, что сначала я должен для нее кое-что сделать. Она сказала, что на дальнем конце аквариума есть столик, чтобы я пошел туда, взял записную книжку и вернулся. Я пошел, но мне было очень трудно идти, хотя воды было совсем немного, но я, видно, правда сильно устал, и к тому же у меня вся одежда была мокрая. Я вернулся с записной книжкой. Рыбка говорила совсем тихо, зато по стенкам аквариума кто-то начал стучать снаружи, и я услышал крики и подумал: «Так вам и надо». Я знал, что они хотят, чтобы я на них посмотрел, но на меня рыбки никогда не смотрели, если я стучал и кричал, так что я решил, что они подождут. Рыженькая рыбка уже говорила совсем тихо – наверное, не хотела, чтобы нас услышали. Она сказала, чтобы я раскрыл блокнот там, где в него заложен карандаш, и вырвал страницу. На этой странице было написано мое имя, а перед ним – «17:10», и больше ничего. Я спросил, зачем, потому что Дина всегда учила меня не делать, что мне говорят другие, если я не понимаю, а они не хотят объяснять. Рыбка сказала: «Так надо», но я сказал, что Дина учила меня, что «так надо» – это не объяснение, что «так надо» имеют право говорить только мама, врачи и она, и тогда я должен не спрашивать дальше, а делать, что говорят, а иначе надо спрашивать или просто уходить. Тогда рыбка сказала, что Дина сказала ей сказать мне «так надо». Я подумал и решил, что это как если бы сама Дина сказала мне «так надо», и вырвал страницу со своим именем и цифрами. Тогда рыбка сказала, что Дина сказала, чтобы я эту страницу съел. Я спросил рыбку, где Дина, а она сказала, что Дине очень срочно пришлось пойти по важным делам, и она очень просила, чтобы я съел эту страницу. Я начал злиться, потому что я тоже важное дело, я пришел и ждал, ждал, ждал, а она ушла, и я спросил рыбку, ушла ли Дина с этим лысым гадом, но рыбка сказала – нет, Дина очень ждала меня в гости, но случилось очень срочное дело, и Дине надо, чтобы я ей помог, а для этого я должен съесть страницу с моим именем. Я разжевал ее и съел. Снаружи уже кричали и стучали изо всех сил, но мне на них было плевать. Рыбкам всегда плевать на тех, кто стучит и кричит. Рыбка говорила все медленнее и медленнее, я думаю, ей было совсем не просто привыкать к этому новому аквариуму. Рыбка сказала, что Дина просила, чтобы я теперь положил блокнот обратно на стол, а потом вышел и бежал домой, и чтобы я постарался, чтобы меня никто не видел. Я никогда еще не вылазил через окно, я знал, что лазить через окна опасно, и мама очень сердилась бы и Дина тоже, но рыбка сказала, что так надо. Я спросил: «Это Дина сказала?» – и рыбка кивнула. Я спросил, можно ли мне ее потрогать, и рыбка кивнула. Я потрогал ее рыженькую шерстку, она была такая мягкая и прекрасная, что мне вдруг стало невыносимо печально, не знаю почему. Рыбка прошептала, что мне надо идти. Я сказал, что мы с Диной всегда договаривались на следующий раз прежде, чем я уходил. Рыбка сказала, что Дина позвонит моей маме и все скажет. Я сказал, что сейчас без трех минут шесть и я имею право задать вопрос. Рыбка сказала, что в этот раз я должен идти. Я сказал, что это нечестно, я съел страницу, как Дина просила, а теперь рыбка должна ответить мне на мой вопрос, и сказал, что Дина никогда не играла со мной нечестно. Рыбка закрыла глаза, но я понял, что могу задать вопрос. Я спросил, почему белая гладкая рыбка лежит на спине, но рыженькая рыбка молчала. Я сказал: «Он умерла?» – потому что один раз я видел, как рыбка в аквариуме у мясника лежала на спине, и мясник объяснял мне, что рыбы лежат на спине, только когда умрут. Рыженькая рыбка сказала: «Нет». Я удивился, но Дина никогда меня не обманывала, и я поверил. Я спросил, можно ли мне взять поиграть красную машину. Рыбка быстро сказала: «Нет, ни в коем случае, ничего, ничего не бери отсюда, Валера! Уходи!» Я спросил, почему разбился старый аквариум. Рыбка ничего не сказала, она дышала очень тяжело, но я спросил: «Это сделал мой кот?» Рыбка кивнула. Я сказал, что мне ужасно жаль и я очень стараюсь его воспитывать, но он совершенно невменяемый. Мне стало ужасно стыдно, что кот разбил Динин аквариум, я все извинялся и извинялся, но тут одна стенка аквариума затрещала, потому что кто-то снаружи пытался ее сломать, и рыбка так посмотрела на меня, что я положил блокнот обратно на стол, вылез в окно и пошел домой. Я так злился на своего кота, что мог бы убить его, если бы он выкинул в этот день еще какой-нибудь трюк, но кот словно почуял, как я на него злюсь, и вел себя очень воспитанно. Я почему-то даже не смог накричать на него за Динин аквариум. Я каждый день спрашивал маму, не звонила ли Дина, и наконец мама сказала мне, что Дина уехала по важным делам. Так что теперь я мог смотреть на рыбок только у мясника. Когда мясник и человек в костюме наконец вышли из задней комнаты и человек ушел, мясник подошел ко мне и тоже стал смотреть на рыбок. Я сказал, что я люблю рыжих рыбок и не люблю белых, но его рыбки все красивые.