Валентина - [60]

– Любовь, любовь! Вы все время повторяете это слово. Я не знаю, что это значит!

Он встал и протянул ей руку.

– Я думаю, настало время научить вас.

Они лежали на соломе в темноте близко друг к другу, как тогда, когда занимались любовью; они оба уснули, потом вместе проснулись, медленно и молча укрыли свои замерзшие тела, он лег на нее, чтобы согреть ее.

– У меня было много мужчин, – призналась она.

– Я знаю это, – ответил он. – Это не имеет никакого значения. У меня было много женщин.

Она засмеялась и обняла его.

– Я хочу сказать – почему на этот раз все совсем по-другому?

– Совершенно по-другому, – ответил он. – Так происходит всегда, когда занимаешься любовью с тем, кого любишь. Другие мужчины не были влюблены в вас. Держу пари, что многие из них вас боялись. А я люблю. Думаю, вы не станете говорить, что любите меня?

– Почему нет? – внезапно встрепенулась она. – Это правда, я люблю вас. Я люблю вас так сильно, что готова была убить вас сегодня за то, что вы рискуете своей жизнью. Я готова была отколотить вас за это!

– Я знаю. – Он смеялся над ней, но нежно, радостно. – Вы такое яростное существо, моя дорогая, и такое чудесное. Я обожаю вас. Почему мы не можем быть в теплой постели, а не в этом месте…

Он зевнул и поцеловал ее. Ее тело изогнулось от удовольствия, от нового, чудесного чувства, которое овладело ею, когда физический акт был уже завершен. «Любовь», говорит он. Александра горячо поцеловала его в ответ. Она любила его. У нее никогда не было любовника, который мог бы сравниться с ним; они были, как привидения, те другие – соседи, боящиеся скандала, нервные крестьяне, которым приказывали лечь в ее постель и с которыми потом расплачивались.

– Поль, – прошептала она. – Поль, уже светает.

– Я знаю, – пробормотал он. – Нам скоро трогаться.

– Меня тревожит одно чувство, – внезапно призналась Александра. – У меня оно с тех пор, как мы выехали из Варшавы. Поль, я не могу объяснить…

– Вам и не нужно этого делать, – спокойно сказал он. – У меня тоже такое же чувство. Мы не выйдем из всего этого живыми. Не обращайте внимания, моя дорогая, это не важно. Важно лишь то, что мы вместе.

– Надеюсь, мы найдем его, – вздохнула Александра. – Я хочу, чтобы она была счастлива. Я сама сейчас так счастлива!

Не было времени разжигать другой костер; они поели хлеба, сушеных персиков и запили все водой. Сани тронулись в холодное серое утро, путешествие в Оршу началось.

Для Нея было лишь два пути: сдаться или атаковать. На высотах Красного ему противостояли шесть тысяч человек и артиллерия. Он собрал оставшиеся несколько тысяч человек и сказал им, что они должны либо пробиться, либо умереть.

Пораженные русские услышали команду к атаке из французского лагеря, и началась битва, которая продолжалась весь день, прерываясь три раза для того, чтобы маршал получил требование генерала Кутузова сдаться. Он отвергал его. Пробиться было невозможно. Когда наступила ночь, войска перегруппировались, оставив мертвых и раненых в снегу. Те, кто был в состоянии сражаться, дрались камнями, поскольку нечем было заряжать мушкеты. Де Шавель и гренадер сидели вместе под деревом; оба были слишком измотаны, чтобы говорить, целый день они ничего не ели. Они потеряли своего польского товарища, да оба уже и забыли о нем.

– Все кончено, – сказал в конце концов гренадер. – И мне все равно. Будь я проклят, если я сдамся этим свиньям; но будь я проклят, если я смогу еще что-то сделать. Я собираюсь остаться здесь, чтобы заснуть и не проснуться.

– Я не умру, – пробормотал Де Шавель. – Еще рано. Не хочу лежать под деревом, как полузамерзшая собака – вставай, черт тебя побери! Вставай и помоги мне! Я хочу разыскать Нея, если мне это удастся.

Они медленно брели в темноте. На них наткнулся солдат, который бежал по глубокому снегу.

– Идите направо, маршал хочет всех видеть, идите направо!

Ней стоял в центре. Они окружили его. Первые два ряда освещались большим костром, в свете костра все были похожи на привидения.

– Мы не можем пробиться, – заявил он. – Мы можем либо драться до конца, либо воспользоваться темнотой и повернуть назад. За нами Днепр, мы пойдем на север и выйдем на дорогу в Оршу впереди русских.

– Я не пойду назад, – послышался голос из молчаливых рядов, в нем слышалось отчаяние. – Я не пойду назад по тому же пути.

– Если вы этого не сделаете, – обратился к ним маршал, – я пойду один. Мы не собираемся сдаваться и не хотим умирать. Мы присоединимся к императору, и это единственный путь. Мы выступаем через полчаса.

Всю ночь русские видели, что во французском лагере горят костры, и ожидали с уверенностью завершения битвы на следующее утро. Когда наступило утро и их передовые отряды достигли французского лагеря, они с изумлением обнаружили, что лагерь покинут. Ней и его люди ушли под покровом ночи, прихватив с собой повозки. Поскольку русские преследовали их, остатки арьергарда пересекали Днепр, бросив транспорт и оружие на берегу.

Дюкло, младший офицер из свиты Нея, заметил, что Де Шавель сидит на земле, когда все уже тронулись. Гренадер погиб по дороге, и последнюю милю Де Шавель шел один, качаясь, как пьяный, от слабости и голода. На берегу реки он упал, у него больше не осталось сил и воли; молодой офицер потащил его по льду, поскальзываясь и спотыкаясь под тяжестью ноши. Когда они переправились на другой берег, он положил руку полковника себе на шею, а сам подхватил его за талию, и так они шли до привала. Дюкло было чуть больше двадцати, он сражался против русских и пруссаков, был под Аустерлицем, когда казалось, что Наполеон никогда не потерпит поражения. Его ранило под Вязьмой. Он сражался, не думая об опасности, беря пример с Нея, которого боготворил. Теперь он потерял маршала из вида, было слишком трудно найти его среди сотен людей, да и немыслимо было ходить и искать его, нужно было помогать полковнику.