Валенсия и Валентайн - [78]

– Хорошо, но теперь, серьезно, мне нужно идти, – сказала Грейс. – Моя карьера сборщика долгов официально закончена. Увидимся на свадьбе.

– Может быть, раньше, – сказала Валенсия. – Никогда не знаешь заранее…

– О, ты бы проехала ради меня по шоссе?

Валенсия рассмеялась.

– Для вас, будущей миссис Дэвис, я буду… постараюсь.

Тут Грейс захихикала как сумасшедшая – так странно, по ее мнению, это прозвучало – и заставила Валенсию пообещать не называть ее больше так, и Валенсия держала свое обещание в течение сорока лет.

Грейс исчезла в дверях, а Валенсия вернулась за своей сумочкой и через несколько минут стояла совершенно неподвижно прямо перед зданием, переводя дыхание, а затем подняла глаза, и он стоял там и делал то же самое.

– Привет. – Таким нервным она никогда его не видела.

Валенсия открыла рот, подумав, что должна поздороваться, и, возможно, сказать, что она скучала по нему и сожалела, что не смогла попрощаться, и, возможно, даже то, что рада его видеть, но слова были слишком большими и липкими, чтобы выбраться наружу. Они цеплялись за горло, и оно чесалось, так что она просто кашлянула. Она знала, что у нее плохо получается говорить людям, что она ценит их или что они ей нравятся, даже платонически, или вообще говорить кому-то в лицо что-либо положительное. Она боялась показаться жалкой или прилипчивой. Она пробормотала приветствие и рассмеялась без всякой причины, а потом почувствовала, как рот поднимается вверх по щеке, и изо всех сил попыталась его удержать. Когда она нервничала, ее лицо вытворяло странные вещи. Акробатические. Ей приходилось очень строго контролировать мышцы, прикрепленные к губам, глазам и бровям.

Он тоже засмеялся, но осторожно, и посмотрел на нее так, будто она могла вспыхнуть, как будто она была искрой, а он держал канистру с бензином.

Они все еще стояли прямо перед раздвижными дверями, пара камней в непрерывном потоке беглецов с пятичасовой работы. Стоя и глядя на Питера, Валенсия чувствовала себя так, словно находилась у дверей аэропорта, за которыми ее ждал чудесный новый город и захватывающее приключение. Она чувствовала, что вот-вот должно произойти что-то важное и она ничего не может сделать, чтобы остановить это.

Ее вдруг захватила волна храбрости, которая обычно проходила мимо. Что-то толкало ее в спину. Она сделала глубокий вдох, а когда выдохнула, выдох получился неровный. Она собиралась сделать что-то удивительное, что-то совершенно нехарактерное. Выставить себя на всеобщее обозрение. Он мог отвергнуть ее, она знала это, но внезапно поняла, почему люди идут на риск.

Она вспомнила картинку, которую однажды видела в книге путешествий, на которой были изображены сотни воздушных шаров, опасно зависших в воздухе над острыми скалами в Турции или где-то еще. Она вспомнила, как смотрела на картинку и думала: Почему? Зачем кому-то это делать? И теперь это имело смысл. Хотя, конечно, то, что она собиралась сделать, было в десять тысяч раз страшнее.

Дрожа, она склонила голову набок, слегка указывая на скамейку в нескольких футах от них.

– Ты хочешь присесть?

Ты хочешь присесть? Самая страшная вещь из всего, что она когда-либо делала. Сложный, полный смыслами вопрос. Вопрос, который тянул за собой еще больше вопросов.

Ты хочешь присесть? Со мной? И поговорить? Ты поедешь со мной на свадьбу Грейс? Ты будешь моей парой на нашей свадьбе? Сколько у нас будет детей? Возможно, ей придется задать некоторые из этих вопросов вслух на случай, если он не уловит тонкостей. Мужчины, как она знала из многочисленных телепередач, тонкости улавливали не всегда.

Но сейчас он действительно хотел посидеть. С ней. Остальное придет позже.

Они сели. Подвинулись. Посмотрели друг на друга, мимо друг друга и в сторону друг от друга. До того как появилась Грейс, Валенсия обычно сидела здесь одна во время своих перерывов, когда погода была достаточно хорошей. Отсюда открывался захватывающий вид на парковку.

Они наблюдали, как сотрудники «Уэст-Парк сервис» бесшумно выходят из здания – море коричневых пиджаков, усов и сверкающих лысин. Число машин на стоянке уменьшилось. Солнце немного остыло.

А они все сидели.

Валенсия израсходовала всю свою храбрость, задав один-единственный вопрос, и теперь просто молчала.

Наконец Питер выпрямился и откашлялся. Он посмотрел на нее, прищурившись и скривив лицо, и поднял руку, чтобы солнце не светило в глаза. Потом снова отвернулся и стал смотреть, как синий микроавтобус задним ходом трогается с места.

– О’кей, – сказал он, когда машина отъехала, как будто именно этого и ждал все время. – О’кей. – Лицо у него раскраснелось как никогда. Она даже забеспокоилась, что он не дышит. – Я должен кое-что тебе сказать.

У нее дрожали руки, и она удивлялась, почему нервничает, когда не ей одной есть что сказать. Он тоже уставился на ее руки, и от этого они затряслись еще сильнее.

– Ладно, – сказала Валенсия тонким гелиевым голоском.

– Я – Джеймс Мейс, – сказал Питер.

Валенсия промолчала. Она поняла это несколькими минутами раньше, но не собиралась этого говорить.

– Я думал, ты знаешь, – продолжал Питер. – С самого начала я думал, что ты знаешь. Я звонил тебе по прямой линии. Я использовал имя парня, с которым разговаривал по телефону ранее, и он довольно долго оставался в системе. Я думал, что ты, возможно, даже узнаешь это имя. Я думал, пусть это будет наша шутка. Я думал, что нам обоим больше нравится разговаривать по телефону. Но потом, когда ты заговорила о поездке в Нью-Йорк, я понял, что ты не знаешь. Мне было ужасно плохо. Я пытался позвонить тебе домой, пытался дозвониться тебе на работу, но за твоим столом сидел кто-то другой, и мне сказали, что ты в отпуске. Я не знал, как с тобой связаться. И, кроме всего этого, я просто очень, очень скучал по тебе – лично и по телефону. И…