Валенки - [24]

— Нет, — сказала она во всеуслышанье, — не годится этот парень ни на что.

Федю же и осмеяли, а ей как-то сошло. Во бессовестная какая!

У нее только и разговору — кто на ком женился, да кто за кого замуж выходит — кто с кем гуляет да кто кого бросил. Она и сейчас толковала о том же, но, слава богу, ушла скоро.

Крестна принялась за работу, не мешкая. Она освободила обеденный стол, постелила на нем грязную-прегрязную постилушку из холста, развязала Федины узлы, разложила кудели шерсти на полу — все это делала неспешно, будто к празднику готовилась. Стянутые ранее шалью лицовочка и вторина были все-таки пушисты, слоились. Крестна брала шерсть этак пластиками и выкладывала ровным слоем сначала лицовочку, пристукивая пальцами по столешнице, потом вторину. Клочки-пластики прибивались один к другому.

— Первую парочку тебе на ноги, ты приметь ее, я тут лицовочки положу побольше, — сказала она. — А на продажу можно побольше вторинки.

Федя кивнул солидно: да, мол, именно так и надо. Он присел рядом, следил за ее работой. Соображал: пристукивая этак-то, она не только прибивает пластики, но и следит за толщиной листа, проверяя его на каждой пяди.

— Ты, Федюшка, не товар ли свой стережешь? — спросила крестна, видя, что он не собирается уходить. — И тогда квашонку свою стерег, и теперь…

Федя покраснел.

— Не. Я хочу узнать, как это… Мне интересно.

— А-а, вон что… Ну, что ж, приглядывайся, приглядывайся, сновалем станешь.

Взяла сковородник на длинной ручке, на него навернула выложенный лист шерсти, так что сверху оказалась постилуха, после чего стала выкладывать еще один лист. За работой расспрашивала, есть ли у него в подполе брюква или свекла, хватит ли дров до весны, кормил ли он кошку Мырзю. Оба листа навернула на сковородник, стала выкатывать.

Выкатывала крестна довольно долго. Наконец, развернула — каждый из них был заедино — простукала, проверяя их, и осталась довольна. Теперь сновалица достала откуда-то из-под лавки вырезанную тоже из холста выкройку, отдаленно напоминавшую валенок, положила на лист, примерилась и аккуратно разорвала с двух сторон, завернула выкроечку, будто пеленая ребенка; кое-где на местах соединений приложила пластики шерсти, поплевала, пригладила. Федя смотрел: получалось что-то вроде мешка, а чтоб внутри не слипалось, вставлена была та выкройка.

Снова стала выкатывать, складывая и так, и этак. Вдруг мимо окон промелькнул кто-то, крестна насторожилась — вбежала запыхавшаяся Валька.

— Мама, прячьте все: в правление к Дарье приехали!

Ее мать побледнела:

— Кто?

— Какой-то мужик, в пальте с воротником, — задышливо объясняла Валька. — Пузатый, видно сразу — начальник. Да что ты стоишь-то?

Тетя Огаша кинулась к окну — ничего не видать; потом стала пихать Федину шерсть под лавку.

— Куда ты, мама! — закричала Валька. — Сразу найдут. В подпол давай или на потолок.

— Да чего вы переполохались? — недоуменно спросил Федя. — Может, и не пойдут с обыском. Может, по другому делу приехал. Он же один, верно?

— Вроде, один… но с портфелем.

— Прятать, прятать надо, — твердила тетя Огаша. — Придут ли, нет ли, а все равно… Вдруг явятся, а у нас…

— Я к себе отнесу, — сказал Федя. — Найдут, так уж у меня, а не у вас.

Из окна было видно, как по тропочке вдоль того посада изо всех сил бежит Анна Никишова, тоже перепуганная. Следом торопливо прошагал, то и дело оглядываясь, Иван-безрукий; тут и Федя встревожился не на шутку.

— Бери товар и беги, Федюшка!.. — жарко дыша, сказала крестна. — Знать, такую же облаву хотят устроить, как в Ергушове. Пересажают всех!

И шерсть, и заложенную пару — все вместе стали увязывать — не увязывалось. Пришлось сделать два узла. Схватив их в охапку, Федя выскочил на улицу, выглянул из-за угла — вроде, никого. А-а, была не была — пустился к своему дому. Если видели его — сейчас придут.

Надо срочно спрятать. Хотел сунуть узлы на задворках за поленницу — никак. Да и заметно здесь! Полез на чердак — ну что, и там все на виду. «А если в колодец? Потом ведь можно выудить… Да вымокнет шерсть — не высушить. Зато в колодце не найдут…»

Придумал: спустил на веревке оба узла вниз по срубу, но не в воду, так подвесил. И только тогда немного успокоился.

С обыском, однако, никто к нему не пришел.

26.

«Стируху» свою Гаранин Степан время от времени забрасывал снегом, чтоб похожа была на сруб. Но из этого «сугроба» обличающе торчала жестяная труба, кое-как склепанная из старого ведра. Да еще тропочка вела от двора, которая к весне обнажилась, выдавая скрытое. Тропочка обрывалась ступеньками вниз, как в волчью нору, и, толкнув тут тяжелую, обитую тряпками дверь, согнувшись в три погибели, можно попасть в саму стируху, тесную, кисло воняющую шерстью, душноватую от прели, гнили, до озноба зябкую и мокрую.

Степан засветло послал сюда Федю: вычерпать накопившуюся за день воду.

— Место у меня низкое — не стируха, а колодец. Ты вот как войдешь, слева под скребницей черпай, там яма.

Федя прошел по тропочке, скрючился на обмерзлых ступеньках, нырнул вниз, открыл дверь, шагнул и — под ногой плеснула вода. Поспешно отдернул ногу и, не закрывая дверь, огляделся. В маленькое окошко сочился слабый свет — даже не свет, а просто белел снег за стеклом. В полутьме разглядел Федя прежде всего широкий каток, вроде верстака столярного, на котором, собственно, и валяют; под ним печка с вмазанным котлом; слева у земляной стены — скребница из набранных гармонью острых дощечек.