Валдаевы - [7]

— Здравствуй, свет наш Евграфушка. Почем нынче дровишки?

— Где мне знать: не покупал, не продавал.

— Сам видел…

— Э, — махнул рукой Евграф, — отнес охапочку одной вдовице.

— А ключи-то от сундуков ты мне отдашь? Намедни отец Лаврентий приказал, чтоб ключи от сундуков у тебя забрать.

Евграф протянул ему связку ключей.

Дьячок сунул ключи в карман, притворно вздохнул, похлопал по плечу Евграфа и сказал:

— Махни рукой, браток, на суету мирскую и пойдем ко мне, обмоем твою душу грешную — друзьями будем…

Домой Евграф вернулся за полночь. В стельку пьяный. Сел на лавку и уронил голову на грудь. Жена хотела раздеть его и уложить в постель, но он с решительным и вроде бы даже не пьяным видом отстранил ее. Сидит, сидит, склонит голову чуть ли не до пола, встрепенется и пробормочет:

— Да-а…

Помолчит-помолчит, да и вскрикнет:

— Да!

Потом с угрозой:

— Да-ааа?!

Так, не раздеваясь, и уснул на лавке.

3

— Станция «Березай» — кому надо вылезай! — выкрикнул неугомонный говорун в красном нагольном полушубке, выходя из вагона впереди аловцев, доехавших до Симбирска.

Состоятельных пассажиров, ставших седоками, умчали по звонкому гололеду городские извозчики.

Гурьян взглянул на привокзальные большие круглые часы на столбе, похожие на опрокинутое набок лукошко, и заметил:

— Кондуктор правду нам сказал: приехали мы ровно в шесть утра…

Порасспросив у проходящего мимо них носильщика дорогу, аловцы пошли в лениво, словно нехотя пробуждающийся город. Паровоз, домчавший их сюда, глубоко и тяжело вздохнул им вслед.

Вступая в жаркий спор у каждого поворота, три товарища до рассвета проплутали переулками да закоулками пригорода, где вперемешку с приземистыми старыми избушками стояли каменные купеческие лабазы, и вышли на широкую слободскую улицу.

Гурьян обратил внимание своих друзей на замысловато расписанную вывеску трактира.

— Не мешало бы позавтракать, — сказал Афоня.

— Дорого, поди, там все, — пророкотал насупившийся Аристарх.

— Зайдем — узнаем, — предложил Гурьян. — В тепле хоть посидим…

Трактир был открыт, но посетителей в нем не было; полнотелый хозяин с бабьим лицом возился за буфетной стойкой; пахло селедкой и свежевымытым полом; скамейки были выскоблены до желтизны.

Трактирщик, увидав вошедших, позвал обрадованно:

— Половой!

Из соседней комнаты выскочил шустрый конопатый малец лет пятнадцати, услужливо улыбнулся, быстро и ловко перекинул через левую руку салфетку с мережкой — и направился к столу, за который уселись трое друзей.

С наигранным проворством обмахнув клеенчатую скатерть на столе, он обратился к первым нынешним посетителям:

— Чего прикажете подать вам, господа хорошие?

— Полштофа водочки, три фунта ситничку, по небольшой селедочке на каждого порежь, а потом, известно, и чайком попотчуешь, — ответил весело Гурьян.

Подросток понимающе кивнул и подошел к буфету.

— Господа, — сказал с издевочкой Афоня, — здесь нас обдерут, как липок…

Половой принес им выпивку, потом закуску.

— Где бы руки мне помыть? — спросил его Гурьян, наполнив рюмки водкой.

Малец указал ему взглядом на синюю завесу, за которой виднелась открытая дверь. Войдя в нее, Гурьян очутился на кухне, нашел рукомойник, обмылок, полотенце и начал мыть руки. Проходя мимо него, подросток остановился и посоветовал:

— Сперва распейте полуштоф, а то повадился ходить к нам Грех-великий, лиходей, любитель выпивать чужие рюмки. Всех клиентов он от нас отвадил…

— Будто сказку слушаю, — сказал Гурьян в ответ. — Однако, кто же он такой?

— Верзила силы непомерной. Летом — крючник, а зимой золоторотец, потому как пристань до весны закрыта, Волга спит…

— Увижу, как посмеет он обидеть нас.

— Обнакнавенно.

Товарищам Гурьяна, сидящим в зале за столом, показалось, что они его недопустимо долго ждут.

— Отродье Варлаамово, — косясь на дверь за занавеской, проворчал Афоня. — Руки, вишь, ему с дороги надобно помыть…

— Необходимо, — произнес Аристарх услышанное им вчера в вагоне слово. — Не ворчи. Пушшай потешит свою душу. Чай, за это плату не возьмут со всех троих…

— Как знать. Про то мы неизвестны.

— Добрый человек, а почему бы нам не опростать свои посудинки?

— Да неудобно без Гурьяна: вроде как старшой над нами он…

— А мы к его пайку не прикоснемся.

Выпивая свои стопки, два друга запрокинули голову, как поющие петухи. Тем временем в трактир вошел высокий здоровенный дядя с опухшим сизым лицом пропойцы, не снимая шапку, с ходу подошел к сидевшим за столом, выпил Гурьянову водку, «закусил рукавом», сел за соседний столик, покосился на трактирщика, опасливо поглядывавшего на него, и приказал:

— Музыку заведи!

Хозяин завел граммофон, который, захрипев, продолжил недоконченную песню:

Ай люди, караул!

Батюшки мои, разбой!

Стараясь не моргать, Афоня с Аристархом уставились на странного посетителя и не могли взять в толк, по какому праву он бесцеремонно выпил чужую водку.

— Где мое вино, ребята? — спросил, подходя к ним, Гурьян.

— Вон тот охальник вылакал, — ответил Афоня, показывая пальцем на нового посетителя.

— Зачем же вы ему позволили?

— Ты думаешь, он спрашивал или, допустим, попросил? — ответил на вопрос вопросом Аристарх. — Недобрый человек он — вот и все. Таким порядок нипочем…