Валдаевы - [5]

— Тебе уже раз сказал: бульвар — не ночлежка!

Так узнал Евграф, что существует в городе ночлежка — дом, где любой бесприютный может провести ночь. Под ночлежным кровом живут босяки, спившиеся люди, проститутки и нищие. Туда-то и направился молодой Чувырин.

Как пчелы с восходом солнца разлетаются за добычей, так и ночлежники расползались с утра в поисках работы и куска хлеба. Но пчелы возвращаются со взятком, а ночлежники чаще всего — с неудачей.

Он правильно рассудил, что нужно заглядывать на базар, — там если не работу, хоть бросовый кусок найдешь: сыт не будешь, но и с голоду ноги не протянешь.

На девятый голодный день брел Евграф на рынок, а перед ним вышагивал поп в лиловой шелковой рясе, с белой лыковой корзиной в правой руке. Стал было батюшка доставать платок, чтобы утереть пот со лба, и увидел Евграф, как из кармана поповой рясы выпало на землю нечто темное, плоское. Дошел Евграф до того места, где упала вещичка, — портмоне!.. Взял вещицу и — за попом:

— Эй, бачка, ты партманет терил!

— Да? — Поп растерянно сунул руку в карман. — Правда, сын мой… Как же я потерял его?..

— Платком. Держи на. Сберегай. Людей буваит ох какой не одинаковой.

— Спасибо, молодец! Похвально поступил, похвально. Да. Благодарю. Сам-то мордвин? Или чувашин?

Разговорились. Поп — им оказался ключарь Троицкого собора отец Памфил — расспросил парня, кто он, откуда и зачем здесь. Охотно и откровенно рассказал тот о своих злоключениях. Отец Памфил расчувствовался и велел прийти в соборную караулку — насчет работы. И в тот же день был Евграф определен сначала в помощники, а затем и в преемники соборного сторожа.

Служители Троицкого собора долго испытывали стойкость Евграфа на всякие искушения — душу его словно сквозь отверстие кольца пропускали. Посылали за покупками и давали бумажные деньги, которые приходилось разменивать, и всякий раз Евграф исправно приносил сдачу — не утаивал ни полушки.

И вот теперь, когда сидел он на сундуке и курил, глядя на неверное пламя огарка, вспомнилось, как однажды соборный настоятель послал его в лавку за стеариновыми свечами и дал пятерку. Дескать, цену приказчики сами скажут. А соглядатаю, своему служке, наказал следить за Евграфом в оба.

Вошел Евграф в галантерейную лавку. Покупателей там — всего две модные барышни с шелковыми зонтиками, расписанными крупными яркими цветами по шелку. Помнится, удивился, увидев у барышень в руках эти разноцветные зонтики, — ведь на небе ни облачка, да и жара такая, хоть язык высовывай. Не успел Евграф почесать правой пятерней свою редкую русую бородку, как явился перед ним приказчик — расторопный малый с нагловатыми карими глазами навыкате:

— Тебе чего, любезный?

— Мне свеч стеариновых.

— Понятно. Восковых не держим. Сколько?

— Дюжину.

— Шесть гривен.

Принял приказчик от Евграфа пятерку, но едва положил ее в ящик, как подошел к нему товарищ и шепнул, что скоро пожалует хозяин. Приказчик призадумался и улыбнулся каким-то своим мыслям, но, вспомнив о покупателе, с виноватой поспешностью завернул ему покупку и отсчитал сдачу. Вышел Евграф на улицу, сел на свободную лавку в Карамзинском саду, пересчитал сдачу — ба! — вышло девять рублей сорок копеек. Пять лишних целковых! Пересчитал еще дважды — пять лишних!..

Вскочил Евграф, зашлось сердце, и как теленок, сорвавшийся с привязи, не помня себя, почти бегом припустился куда глаза глядят, — не ведая как очутился на городской окраине, где и настигла мысль: чему он радуется? Ведь приказчик ошибся — не иначе. У него, быть может, и жена, и дети…

Посидел Евграф немного над обрывистым берегом, откуда далеко было видно Заволжье, потом встал, выпрямился во весь рост — гордость в парне взыграла, и решил он: все, что лишнее в кармане, вернуть приказчику; пошел назад и вскоре оказался перед двухэтажным домом с красивой вывеской:

ГАЛАНТЕРЕЙНАЯ ТОРГОВЛЯ В. И. ГРОМОВА

Довольно бесцеремонно оттер плечом покупателей, стоявших у зеркально лоснящегося прилавка. Приказчик, узнав его, почему-то смутился, но спросил, как обычно, — вежливо:

— Тебе чего, любезный?

— Ты мне пятерку лишнюю дал, — гордо произнес Евграф и положил деньги на прилавок. Стоявшие рядом с удивлением и любопытством наблюдали за мужиком в обносках; одни глядели на него с одобрением, другие как бы осуждающе: подумаешь, выказал честность, а к чему? — приказчик бы не обеднял, а мужику в лаптях пятерка сгодилась бы на сапоги…

Тем временем в лавку вошел сам хозяин. Сразу смекнув, в чем дело, он взял с прилавка пятерку и деланным жестом протянул ее Евграфу.

— На, возьми на память за редкую, по нашим временам, честность. А тебе, — сказал приказчику. — Тебе… Уж я тебе!.. Народ обслужишь — и ко мне зайди.

Хозяин ушел, приказчик покраснел до корней волос, сплюнул сквозь зубы и с презрением поглядел на Евграфа:

— Ну, чего еще?.. Хам! До могилы будешь в лаптях ходить!

Вот тебе на!.. Разве думал Евграф, что его благое дело ему же боком выйдет?

— Тебе чего, почтенный? — с насмешливой вежливостью спросил растерявшегося Евграфа другой приказчик.

Чувырин бросил злополучную пятерку на прилавок — пускай на эти деньги купят у бога совести…