Валдаевы - [67]

— Н-нет, такого не знаю.

— А где Гурьян Кондратьич?

— Вы его знаете?

— Ни разу не видела, но земля слухом полнится… Так где же он, все-таки?

— Во дворе, дровни чинит.

Гурьян торопливо поднялся и чуть ли не бегом выскочил из избы. Лидия Петровна подошла к стене, на которой висела фотография — мужчина и женщина; в мужчине она без труда узнала своего собеседника, а женщину видела в больнице в Алатыре. Лидия Петровна улыбнулась. «Куда как осторожны мы, Гурьян Кондратьевич!»

В это время он и вошел в избу. Смущенно улыбаясь, проговорил:

— Я вас слушаю, Лидия Петровна.

— Зачем такая мистификация, — все еще улыбаясь, спросила она.

— Надо было посмотреть, кто с вами. Знаете ли… никто из нас не застрахован от провокации.

— Я получила весточку от Надежды Константиновны Крупской. Вы ведь у нее учились?.. Вот она и посоветовала связаться с вами. Сама я тут давно — выслана в Алатырь под негласный надзор…

— Нет худа без добра, но дядя Гордей все-таки болтун. Вернется домой, я голову ему намылю.

Лидия Петровна снова засмеялась.

— Не будьте так суровы к нему: он помог мне найти вас при довольно сложных обстоятельствах. Не правда ли? А где лесничиха?

— В Алово поехала. Там, говорят, Вавила Мазылев открывает сегодня новую лавку. Перевоз через Суру продает, а деньги в оборот…

Поговорили о разном. Лидия Петровна заметила, что неплохо было бы купить перевоз — тот самый, который продается: пригодится и для сходок и на многое другое.

— Хорошо бы, — кивнул Гурьян. — Да вот беда — купилок нет.

Градова заговорила о том, что деньги достать можно. Пятьсот рублей Гурьян получит через Калерию Чувырину, экономку графа. Хорошо бы купить хорошего коня — ведь Гурьяну, наверное, придется много ездить. А как он смотрит на то, чтобы послать в Алатырскую типографию смышленого парня? Пусть учится печатному делу. Кто знает, может, со временем придется печатать листовки…

Гурьян сказал, что у него есть на примете такой надежный парень — Кузьма Шитов. С ним надо обязательно поговорить. Возможно, он поедет в Алатырь…

Казалось, разговору не будет конца. У них нашлось много общих знакомых по Петербургу.

— Пора мне, — вдруг спохватилась Лидия Петровна. — Договорим в следующий раз. А пока прощайте, товарищ… Менелин.

Она выпорхнула из избы, стремительно уселась в нарядные санки с искусно раскрашенным козырьком и весело спросила кучера:

— Озяб?

— Привык. Не первый раз.

— Мордва — народ гостеприимный, любят попотчевать. Вот и задержалась чуточку.

В дороге Лидия Петровна думала о Гурьяне. «Такие, какие он, — дрожжи грядущей революции, и тесто, как видно, подходит…» Незаметно задремала, и почудилось, будто плывет она в лодке по пруду отцовского парка. Вокруг колышутся белые кувшинки, пахнущие табаком, нежно позванивают серебристыми колокольчиками. На большом зеленом листе важно восседает безобразная старая лягушка и в упор рассматривает девушку в лодке, словно приговаривая:

— Врач… хе-хе-хе-хе!

Лягушка раздулась и превратилась в отца; вялый, сморщенный подбородок его задрожал, рот раскрылся и оттуда полетели отрывистые, хрипловатые звуки:

— Наследства не получишь! Да будет тебе известно, что твоя мать была у меня горничной. Но я был великодушен — благодаря мне ты получила дворянство и образование. Ты ведь врач, хе-хе!..

Снег под деревьями в лесу заметно осел; солнце обнаружило на нем обломанные зимними ветрами сучья, похожие на таинственные письмена на серой бумаге. Бормотал в лесу ветер, точно стремился прочесть эти неведомые иероглифы; но в конце концов надоело ему корпеть над замысловатыми знаками, нашел он себе другое дело: принялся стаскивать с молодого дуба рыжую шубу.

В эту пору Гордей Чувырин вернулся домой из больницы.

— Вон как отъелся на казенных харчах! — усмехнулся Гурьян, глядя на располневшего лесника. — Вот и добро. Отдохнешь малость и сходишь в Алово, к Мазылевым. Дед Вавила перевоз продает. Купи…

— Никак рехнулся? Да за один паром он полусотку заломит, ну, а там еще три лодки, землянка.

— Поторгуешься — он больше сотни не возьмет. А сотенку наскребем.

— Где же ты наскребешь?

— А может, поручили мне такое дело денежные люди.

— Коли так, пойду, но только деньги наперед давай.

Гурьян протянул ему «катеньку».

— Ты ущипни меня. Не во сие ли? — подивился Гордей. — Вот славно будет — лавочку потом откроешь.

— Эх ты, рыцыванер… Держи язык за зубами, когда магарыч будешь пить. Не мели больше пуда, а то домой не донесешь.

Вернулся лесник затемно, но Гурьян не спал, ждал его. Чуть заплетающимся языком Гордей радостно возвестил, что перевоз куплен. И бумагу совершили. С магарычом извел восемьдесят пять рублей с двугривенным. Вот купчая крепость. Есть на ней печать и все прочее, но записана она на него, Гордея Чувырина, иначе и нельзя было, ведь на Гурьяна не запишешь…

— Молодец, догадался.

8

Исай Лемдяйкин и Аверьян Мазурин шагали по самому глухому проулку. Нет в селе места пустыннее и унылее, недаром проулок назвали Нечистым. Зимой здесь редко увидишь прохожего; а летом сюда любят забредать сбежавшие из стада коровы.

Первым шагал Мазурин, Исай плелся за ним, то и дело спрашивая:

— Куда это мы, а?

— Не бойся, на край света не поведу.