Валдаевы - [48]
Черные вороньи тучи носились над экономией и зловеще кричали:
— Ка-ар!
День напролет кричат вещуньи, будто кличут беду, и графу был до одури противен этот издевательский крик:
— Ка-ар!
Он приказал уничтожить все вороньи гнезда в парке.
— Не к добру, Листар, закаркало воронье, — говорила в людской избе Палага, одетая горничной. Накличут на этот дом бог весть какую беду.
— Нам-то что за дело? Ты — горничная, вот и печалься.
— А знаешь, управляющий, этот Лихтер, он ведь уговаривал графа нанять меня вышивальщицей.
— И охота была вышивать на бар? Пусть берут Ненилу Латкаеву.
— За деньги же. Холст ихний, нитки — тоже. Днем в горничных, а ночью — вышивать.
— А спать когда будешь?
— Уж как-нибудь… Надо же деньжат подкопить. Домик купим.
— Это, пожалуй, ничего.
— Плохо ли.
— Дай тебе бог здоровья, добрый человек.
— Боялась, ты заупрямишься, не согласишься. А скажи-ка, Листар, старая барыня на тебя поглядывает? Уж я все вижу!..
— Нонна-то Николавна? Да ты в уме? Какой из меня для нее полюбовничек? — Листар рассмеялся. — Старая барыня, как гитара бесструнная. К тому ж черствый хлеб после сладкой лепешки невкусный.
— И мед горчит. Все мы, бабы, из одного теста. Теперь я это знаю.
Ба-бах! — снова выстрелили в саду по воронам. Вздрогнув, Палага проворчала:
— Как начали с утра, так и по се не могут успокоиться.
— Дело для бездельников нашлось.
Когда утром Ульяна принесла мельнику завтрак, он строго, набычившись, посмотрел на нее и спросил:
— Что долго не рассказываешь про Андрона?
— Не слыхала ничего.
— А я вот слыхал! Слыхал, что он за твою юбку цепляется.
Ульяна капризно выпятила губки, отчего на сердце мельника сразу посветлело, и он готов был простить ей все — и что было, и чего не было.
— Если б ухватился, я его ручищи рыжие да волосатые укоротила бы мигом.
— Ну, ладно, ладно. У меня другой плант. Коли к тебе заявится, не прогоняй, а мне скажи заранее да уведи его в сенницу. Там я вас вроде как и накрою. Уж проучу его!..
— Тебя за него в тюрьму посадят, а мне что за радость?
— Что бог даст. Не перечь. Я — твой закон.
— Мне Андрона не жалко. Смотри, с умом будь. Не убей.
— Когда придет?
— Напрашивался послезавтра днем.
— У сенницы караулить буду. Поняла?
— Чего тут не понять?.. Ну, я пошла.
Днем начал падать первый снег, и с полей пригнали стада.
В обед, проходя со съезжего двора домой, Андрон завернул навестить свою милую, — та, коротая время, пряла шерсть. Старшина сразу облапил ее, потянулся поцеловать, но в окно постучали, и женский голос с улицы спросил:
— Чужая овца не заходила к вам?
Андрон вздрогнул и торопливо отскочил от Ульяны, а та разлилась колокольчиком и, давясь от смеха, откликнулась:
— Чужой баран… рыжебородый… забрел.
— А ну вас…
С печки спрыгнула серая длинношерстная кошка и, потираясь о ножку стола, неодобрительно поглядывала на хозяйку и гостя.
— К ненастью, — проговорила Ульяна и добавила, поеживаясь: — Мне ее стыдно… У них, говорят, ума поболе нашего.
Андрон засуетился и предложил пойти во двор. Ульяна накинула черную дубленую шубейку и пошла за ним. Он деловито осмотрел постройки и наметанным взглядом остановился на одной из дверей.
— Это что у вас? Сенница? Покажи.
— Не жалко.
Не успел Андрон осмотреться в сеннице и как следует облапить Ульяну, как в дверях появился Елисей — могучая фигура закрывала дверной проем, в руках топор. Андрон — страх божий! — от неожиданности чуть не присел и задрожал, как осиновый лист.
— Вот так плант! — раздался громовый голос. — Ну, попался, бык мирской! Молись, Андрошка, — зарублю. Грабить душу мою пришел? У-у, разбойник! Час твой смертный приспел! Молись!
— П-про-о-ости.
— Уж я тебя щас про-ощу-у!..
— Че… чего… ты делать… хочешь? — лепетал Андрон, как зачарованный глядя на сверкающее лезвие топора.
— Да раскрою твою дурацкую башку. Вот мой плант.
— Мо… мож-жет, по-подар-рок возьмешь?
— Эхе, придумал. Сколько дашь?
— Пятьсот ру… рубликов. — Андрон полез в карман и достал пухлый желтый бумажник, какого не было ни у кого в Алове.
— Деньги прими, Ульяна, да с бумажником. И часики с цепочкой подари Уляше. Чай, не жалко для подружки?! К ним перстенек прибавь… Теперь, жена, беги домой…
Ульяна, как снежинка, проскочила мимо мужа. Поиграл Елеська топором и покатал на скулах желваками:
— Дрожишь, Андрошка? Холодно без дела? А ну, сыми шапку, шубу, пиджачок — все сымай!
— Не издевался бы хоть…
Когда старшина остался в одной рубашке, Елисей насмешливо оглядел его и пробасил:
— Теперь ступай. Скажи спасибо: в заднюю калитку выпущу.
Вдогонку Андрону расхохоталась гусыня:
— Ха-ха-ха-ха!
Едва не прыснул и Елисей, глядя, как мелькал белыми ногами, заросшими рыжими волосами его незадачливый соперник.
ГУРЬЯН ВАЛДАЕВ
Над дверью вагона третьего класса покачивается закопченный фонарь, в котором не горит, а будто льет слезы огарок стеариновой свечи. Многие пассажиры легли спать, но сон не идет к Гурьяну Валдаеву — вспоминается Алово, жена Аксинья… Как она там? Нужда погнала за тридевять земель от родного дома, оторвала от жены. А что впереди?..
Вагон поматывает на стрелках, незримо проплывают мимо черных окон незнакомые края.
Сидит напротив уже немолодой попутчик и тоже о чем-то думает. Гурьян встретился с его взглядом и решился заговорить. Попутчик оказался общительным. Слово за слово — завязался разговор. Видно, Гурьян понравился спутнику, и тот спросил:
