Валдаевы - [15]

— Женился ведь он, теперь остепенится, — заступился за сына Кондрат.

— Жди-пожди! — усмехнулся дед Варлаам.

5

Вот-вот должна была приплыть баржа с колоколом из Нижнего Новгорода. Для того чтобы доставить колокол с пристани к церкви, плотники во главе с Парамоном соорудили дровни, — всю работу спроворили за четыре дня. Работали на берегу Суры, на поляне, окруженной дубами и вязами.

Пусто после этого стало на душе у Парамона — пришла пора покидать Алово. Но пошли по небу бесконечные тучи, заморосил ненастный дождь — льет день за днем, как сквозь большое сито. Бабы целыми днями стелют лен на лугу под Масленой горой.

От нечего делать Парамон смастерил два станка — сновальный и ткацкий. Сказал Нениле:

— Тебе. Ткать возмешься — меня вспомнишь.

— И так не забуду.

А ненастью конца не было. И Таисья, свекровь Ненилы, сказала:

— Небо, знать, лопнуло.

Парамон успел сплести из темно-желтых лык пару мордовских женских лаптей, очень красивых. Ненила в тот день пришла домой мокрая, сумрачная. Сразу же заметила обновку, висевшую на колке, и удивленно спросила:

— Кто ж такие красивые сплел?

— Понравились? — спросил польщенный Парамон.

— Очень даже!

— Тебе.

Ненила спрятала подарок на самое дно своего сундука.

— В них в гроб меня положат…

Замок одобрительно крякнул, запираясь…

По вечерам, едва отгремят ложки с плошками, младшие в семье Латкаевых — Влас и Наденька — потихоньку выскальзывают из избы, а дед Наум с бабкой Таисьей лезутна печку — сны делить. Ненила же принимается учить Парамона, как читать вышивки.

— Грамотеи буквами пишут, а мы — крестиками. А узор — целое слово. Настоящая вышивка — она будто теплыми, ласковыми словами говорит…

— Выходит, хорошая вышивальщица, как чародейка!

— Может, и так… Но ведунья добрая. Колдун ведь не любит людей, вышивальщица только добра желает…

— Эх, тебе бы грамоте научиться.

— Писать-то я умею и читаю тоже — вышивки. Только азбука у нас своя. Особая. Учись, пока не поздно. Вот уедешь, пошлю тебе свою вышивку, прочтешь мои думки. Погляди, глазок этот, например, пяти словам замена…

Гулко кашлянула на печи бабка Тася: дескать, спать мешаете. Вполголоса заговорила Ненила, объясняя вышивку.

Выгорел запас лучины, и легли они в разные постели на полу. Попытался было ночью Парамон перебраться ползком к Нениле. Но услыхала бабка Тася, гусыней прошипела с печки:

— Эй, сноха, кошечку домой впусти. Слышь, мяукает.

Расхохотался дед Наум.

А через неделю после отъезда Парамона пришла Ненила к Палаге, подружке своей, с вышивками. Взглянула Палага на Ненилин рисунок: тонкий холст обрамляли желтые березовые листья, словно прибитые к берегу голубой озерной волной, по которой плыла лебедь, распластав на воде раненое крыло, а в облаках парил вспугнутый друг лебедки…

Взглянула Палага на вышивку — сразу все поняла. Обнялись подруги и заплакали:

6

Поутру сказал дед Варлаам старшему сыну Тимофею:

— В контору барина Кара пойдешь, да не в усадьбу — в Зарецкое. Деньги отнесешь, за аренду земли отдашь. Задолжали мы.

— С рук на руки? — переспросил Тимофей, туговатый на ухо.

— С ног на ноги!.. В контору, говорю! Держи шесть червонцев золотом. Но ежели что с тобой приключится, знай: домой не вертайся — голову отпилю!

Тихий, с глазами, похожими на спелые мокрые бобы, Тимофей взял протянутые деньги, покачал головой, будто пробуя, цела ли, кашлянул в кулак и начал собираться.

Деньги он опустил в пустой кисет, повесил за шнурок на шею. Потянул кисет вниз, пробуя крепость шнурка, и остался доволен. Надел выходной кафтан, присел по обычаю, чтобы путь был удачным.

Марфа, жена его, помаргивая серыми близорукими глазами, — она качала сразу четыре колыбели, действуя руками, ровно заправский звонарь на колокольне, — напутствовала мужа:

— Иди с богом. Нынче сон видала хороший.

Тимофей нахлобучил старую шапку и тронулся в путь.

В избе, кроме детей, осталась лишь Марфа.

Будто холст, подбеленный и вымоченный в воде с золой, стелется дорога по скошенному лугу, и Тимофею Валдаеву кажется, что стога по правую руку тоже шагают вместе с ним к Зарецкому. Скучное солнце то положит на зеленую отаву свою рваную подстилку — тень от облака, то снова уберет ее, словно разыскивает место, где бы прилечь. А нити «бабьего лета» летят по ветру, мотаясь, точно махровые горевальные шарфы в руках у плачущих невест. И кажется Тимофею, будто сама дочь Ветра, которую насильно выдают замуж, причитает в зелено-желтом лесочке — прощается со свободной девичьей порой.

Вон впереди идут двое — тоже, наверное, в Зарецкое. Пригляделся Тимофей. Да ведь это Андрон Алякин и Наум Латкаев! И прибавил шагу, чтобы догнать, — путь неближний, а втроем идти веселее.

Тимофей Валдаев шел быстро, но вряд бы догнал Алякина и Латкаева, если б те не остановились на минутку возле придорожного ракитового куста.

— Куда путь держишь, Тимофей Варламыч? — улыбаясь во весь рот, спросил Андрон.

— Да в барскую контору, деньги несу, — доверчиво ответил Тимофей и, спохватившись, пощупал кисет на груди.

Жест этот заметил Наум Латкаев.

— И мы туда! — обрадованно сказал он.

Андрон и Наум пошли с обеих сторон Тимофея, который был на целую голову ниже. Как бы дурачась, Андрон обнял его за плечи и, поглаживая по груди, бормотал: