Валдаевы - [149]

Сам Александр Иванович решил временно спрятаться у сестры и затемно перебрался по загуменьям к школьному двору, перелез через забор и робко постучался в крайнее окошко.

Дверь отворила Евгения Ивановна. Увидав брата, бросилась ему на шею.

— Слава богу, живой!

Школа находилась от сельсовета саженях в ста. Редко кто из комбедовцев и сельсоветчиков заглядывал сюда среди бела дня, и это было удобно для Люстрицкого. Он поселился у сестры в подполе.

По вечерам нудно стучали в окна ноябрьские дождевые капли, и лист железа на крыше вел свой давний, надоедливый разговор с холодным ветром.

Каждый вечер к Люстрицкому приходили надежные люди, — пробирались задворками, чтобы не попасться на глаза кому не надо, — и запершись с Александром Ивановичем в подполе, вели долгие разговоры о последних сельских новостях. Побывали в гостях у него все те, кто был в отряде, кроме Вениамина. Где он и что с ним — об этом никто не знал.

— Боюсь я за нас всех, — призналась однажды сестра. — Я ведь не одна. Сын у меня… — Она подошла к колыбели. — Страшно мне.

— А ты не бойся. Пусть нас боятся.

— Никого они не боятся. Вон Елена Павловна, их секретарь, — она и в полночь по селу одна ходит, а ты и днем опасаешься за ворота выйти.

— До поры до времени. Скажи мне наконец откровенно: мальчонку ты с кем прижила?

— Отец его — Семен Валдаев. Ты его не знаешь. Георгиевский кавалер, офицер. Но мы с ним люди чужие. Я давно это поняла.

— Большевик? Я слышал про него. Губчекист. Тебя, случайно, навестить не собирается?

— Давно не пишет. С августа. А зачем тебе это?

— Так… Ведь ты сестра мне.

11

После переезда с хутора Латкаевы жили под Поиндерь-горой, на самом конце села, у речки Крамышлейки. Поздним январским вечером в гости к Латкаевым пожаловало много народу: из Алова и окрестных деревень. На столе стояла выпивка и закуска, но к еде и питью никто не притрагивался, — не за тем собрались сюда.

Висячая лампа была пригашена. Под ней сидел мужик с раздвоеннной русой бородкой и говорил сквозь зубы:

— Ить вот какие времена настали: приехали сюда из других сел. Да не открыто, как раньше, а крадучись, ровно лисы…

— Предосторожность — не помеха. — К нему подошел Люстрицкий. — Но все это до поры до времени.

— Куда ни поезжай, всюду надо от голытьбы таиться, — не вынимая изо рта трубки, сказал другой мужик, уставив раскосые, похожие на кусочки угля, глаза на рыжего котенка, который играл на полу с клубком шерстяных ниток. — Продотрядчики приехали во все селения вооруженные, хлеб выгребают, а мы — сиди да жди, потому как без оружия.

— Были бы стрелки, — ответил Люстрицкий, — винтовки с патронами найдутся.

— Фамилие начальника продотряда, который вчера вечор к нам приехал, — Рубль, — заметил Захар Алякин.

— Вот и разменяй его, — сказал Люстрицкий. — И других надо прикончить: эту Таланову, Платона Нужаева.

Стукнула калитка.

— Давайте о другом говорить, — приказал Люстрицкий.

— Намедни у нас в селе два брата — самогонщики, напились вусмерть, в бане сгорели, — сообщил мужик с раздвоенной бородкой.

— Вот так плант, — промолвил Елисей Барякин.

Стрельнула прихваченная морозом дверь. В переднюю вбежал раскрасневшийся Нестор. Рассказал, что на улице, когда он караулил сходку, к нему пристал Молчун: мол, почему в поздний час возле дома бродишь. До сих пор у ворот стоит.

— Разойтись нам помешает, — сказал Захар Алякин, и подойдя к столу, взял бутылку водки и протянул ее Нестору. — Иди отдай ему, уведи, выпей с ним. Он на дармовщинку падок.

— Вот ведь какое дело получается, — проводив взглядом Нестора, проворчал Мокей Пелевин. — Разничтожный человечишка Молчун Азарышев, по всем загуменьям лазит — навозные грибы[32] ищет, за лакомство их считает, а какому, вы подумайте, большому делу помехой могет быть.

Снова заговорил Люстрицкий. Восстание надо начать в Алове через неделю. Накануне всех своих людей нужно предупредить условным сигналом. Каким? Ну, например, словами: «Готовьте вешки!» А после полудня ударит колокол… Наперво надо расправиться с коммунистами. С Талановой, Павлом Валдаевым, Петром Чувыриным, Платоном Нужаевым. Те, кто приехал сегодня на сходку из окрестных деревень, должны сейчас пойти к школе, что на Полевом конце, — им выдадут оружие. Аловские получат винтовки в субботу после полуночи.

12

Словно лебеди, роняющие пух, летели в феврале над селом метели. Близился день, о котором говорил на кулацкой сходке Люстрицкий. И час от часу росла у Захара Алякина ненависть к Гурьяну Валдаеву. Вспомнил, как подвозил Гурьяна до Алова, когда тот возвращался с войны. Понял уже тогда — лютого врага везет в Алово. С каждым днем ожесточалось сердце Захара. Росло желание по-змеиному, — не только неожиданно, но и как можно больнее, — ужалить Гурьяна в самое сердце.

Как-то вечером покосился на свою дочь Лару и подумал: «Вот она приманка для Гурьянова сынка Сергея». И приказал дочери, чтобы та послала за своим суженым младшую сестру.

— Да нет, ругать его не буду, не бойся. Нам с ним потолковать надобно, — объяснил он, встретив недоуменный взгляд дочери.

Сергей сгребал со двора снег, когда к нему подбежала маленькая девчонка и протянула записку: