Валдаевы - [148]

Горюю я по родине

И жаль мне край родной!

Приятно было ходить в лес за грибами, походя пинать поганки, воображая, что мухоморы — нарядные сынки богатеев.

Из девяти сынов моих

Троих уж нет в живых,

А за свободу борются

Шесть юных остальных.

Приятно было сидеть по весне под своими окнами и лакомиться нежными ивовыми сережками, что совсем недавно вылезли из почек. Выбегала из дому мать, отбирала ивовую ветку.

— Ты зачем эту гадость ешь? В брюхе зеленые червяки заведутся!

Мой старший сын, седой старик,

Пал в битве на войне,

Он без молитвы, без креста

Зарыт в чужой земле.

По весне погреб забивали снегом, который сохранялся до середины лета. Снег потихоньку подтаивал, и вода выходила из него по деревянной лунке в неглубокий колодец. Андрея заставляли вычерпывать из колодца воду. Он выливал ведро за ведром, смотрел, как образуется ручей, тянется все дальше и дальше, тревожа стебли травы, которые вздрагивают, словно кошачьи уши.

А младший сын в двенадцать лет

Просился на войну,

А я сказал, что нет, нет, нет —

Малютку не возьму.

Жалко, что не свиделся с братом Семеном. Тот приехал совсем недавно в Симбирск, на работу в губчека. А домой так и не завернул. Старший брат Куприян как в воду канул. Живой ли?

Возьми, возьми, отец, меня

За волю постою,

Пожертвую за родину

Младую жизнь свою!

Колеса вагона весело постукивали, напоминая топот копыт, будто резвые парнишки ехали в ночное. Конница, наверное, скачет так же весело…

9

Богатство женского монастыря таяло с каждым днем; а тут еще сел на шею монастырскому хозяйству отряд Люстрицкого, которому игуменья вызвалась помогать, — каждый день приходят из отряда посыльные, тащат из оскудевших кладовых последние крохи. И часто, вздыхая, сетовала игуменья сестрам на смутные времена:

— На землю многогрешную антихрист пришел. Враг силен, коварен, зол, многоречив и многолик. Страшные часы настали, о помощи вопиет к нам всевышний…

А когда сестры жаловались на поборы Люстрицкого, отвечала:

— Антихрист в огненном кольце. Оно то суживается, то снова расширяется. В его же сатанинском логове нам надо разжечь костры священного сопротивления.

Все чаще вспоминала сестра Виктория родное Алово, подумывала, не поступить ли точно так, как многие сестры, — тайно уйти за монастырские стены и больше не возвращаться. Однажды осторожно повела об этом речь с игуменьей и удивилась, когда та пошла ей навстречу…

Как-то вечером, — уже смеркалось, — из отряда пришли трое. В одном из них Катя узнала Вениамина Нужаева. Почти до ночи проговорили они в монастырском саду. И когда прощались, Вениамин сказал:

— Завтра весь отряд к Алову уходит. Не хотят мужики в чужих местах обитать — домой тянет. Я тоже пойду, а потом утеку.

— Я тоже домой поеду.

— А как же…

— Я уже все решила, — твердо сказала Катя. — Домой поеду. С игуменьей вчера говорила: она не против, если уйду. Кое-чего из своего добра мне пообещала. Я, конечно, возьму. Все равно ведь по ветру полетит. Старуха еле жива, не сегодня завтра преставится.

По белой монастырской стене черной слезинкой скатилась тень последнего листка, упавшего с кривой березки.

Весь день Ненила Латкаева была озабочена дурной приметой, — поутру гречневая каша в печи вылезла из горшка. Каша приподняла крышку, точно заулыбалась, высунув темный язык.

Ненила перекрестилась и прошептала:

— Неминучая беда идет. Господи, помилуй нас.

С обеда до позднего вечера она гладила выстиранное снохой белье, — навертывала его по штуке на скалку и катала рубчатым вальком. Домашние спали, и никто, кроме Ненилы, не слышал, как в темноте позднего часа к воротам подъехала подвода. Ненила выглянула на крыльцо. И не поверила своим глазам: по побеленной луной земле к избе шла Катя.

— Батюшки-и! — завопила Ненила и кинулась навстречу дочери. Долго стояли они посреди двора, обнимаясь и плача.

— Отец дома, а Нестора нет, уже давно в лес ушел, — вытирая слезы, говорила Ненила. — Не знаем, живой или нет.

— Живой. Я его видела. Скоро дома будет.

— Где видела? — всплеснула руками Ненила.

— Он к нам в монастырь заходил. Потом расскажу. Мам, давай-ка сундук в дом внесем.

— Какой сундук?

— Подарок от игуменьи.

— Сейчас я отца кликну.

Марк принял дочь прохладно. Помог втащить в избу сундук. Он был тяжел, и Марк вдруг спросил:

— Что у тебя там?

— Ты разве говоришь? — удивилась дочь. — А мне сказали, будто ты немой.

— Для кого немой, а для кого — говорячий.

Больше он не сказал ни слова. И Катя догадывалась, почему нет теплоты в его взгляде, — не считает он ее своей дочерью. Вспомнила обидное письмо, которое он оставил ей в монастыре много лет тому. Жить под одной с ним крышей будет нелегко. Лучше уехать. Если будет нужно, Вениамин поможет. Ведь он говорил, что хочет махнуть в Сибирь. Остаться или уехать с ним?

— Надолго к нам? — поинтересовалась Ненила.

— Всего на денек.

— А дальше куда?

— Там видно будет. — Катя неопределенно пожала плечами.

На другой день она исчезла из Алова вместе с неузнанным никем человеком, заехавшим за ней на старенькой бричке.

10

В отряде Люстрицкого, когда ушли из него мужики из Баева, осталось всего семь человек. И отряд распался — всем без лишнего шума хотелось разойтись по домам.