Валдаевы - [124]

— Не ты ли вчера ходила к своей подружке Неньке Латкаевой — ведь отказала же она тебе. Так не обманывайся, несчастная. Бери топор…

Всю ночь Палага спорила сама с собой. И в конце концов не вытерпела душевных мук — взяла в руки топор.

— Пелагея, ты хотела на базар со мной ехать. Не раздумала?

Голос Платона вернул ее на землю. Она вздрогнула. Грохнулся на чистый пол топор.

— Двери у тебя не заперты. Куда уж выходила?

— Зарубить хотела себя.

— Господи, да ты что?! Как дошла?.. Хлеба нет? Понимаю. Нынче Матрена принесет вам каравай, а назавтра мы с тобой муки взаймы найдем. Брось чудить! Я ведь перед Аристархом за тебя в ответе.

— Думаешь, вернется?

— Куда же денется. — Платон взвалил на плечи тяжелый узел. — И топор дай-ка мне от греха… Вот так. Собирайся, поехали.

В Зарецком, на базарной площади, недалеко от того места, где распрягают лошадей, на лужайке, затоптанной, словно ток, Палага разложила на разостланное торпище все свои вещи. Покупателей не было; хотя две бабенки и повертелись возле нее, разглядывая свадебный сарафан, но ни одна даже не приценилась. Подошел, ощупывая жабьими глазами барахло, Захар Алякин и, переведя взгляд на продавщицу, поинтересовался:

— Наряды-то свои зачем продаешь?

— Есть нечего.

— Так бы ко мне пришла. Одолжил бы до нови ржи или муки.

Палага ушам своим не поверила.

— Так я сегодня же приду. Не откажи, пожалуйста.

— Ну что ж… Договорились. Приходи.

— Спасибо, — просияла Палага и подумала, что прав был Платон: свет не без добрых людей. Ненька не по-человечески поступила, зато Захар выручит…

Павел Валдаев, управившись со своими базарными делами, вышел из трактира в веселом расположении духа. Из кармана зипуна высовывалась белая головка полуштофа, в котором с каждым шагом булькала водка. Подойдя к Палаге, спросил:

— Ну как торгуем?

— Да никак, — ответила та. — Ничегошеньки никто не берет.

Павел еще утром, когда стоял в своем проулке возле запряженного в телегу буланого мерина, видел, как Платон Нужаев с Палагой проехали на базар. Как ей понравиться?.. Что-нибудь купить и подарить? Не ровен час откажет — стыда не оберешься.

— У меня в кармане водки штоф. Если поднесу тебе, не рассердишься? — спросил мужик полушепотом, пугаясь своей смелости. Палага приняла бутылку, не капризничая, и, кладя ее в кожаный мужнин сапог, сказала:

— Спасибо.

И снова подумала, что добрые люди на свете покуда не перевелись. А этой водкой можно угостить Захара Алякина — за уважение…

Кто так бессовестно солгал, будто от Алова за Зарецкого семь верст? Язык бы у того отсох!.. Палаге обратная дорога казалась длиннее длинной, а гнедая дяди Платона ленивой-преленивой. Подхлестнет ее хозяин кончиком вожжей — телега дернется, гнедая затрусит немного, но затем снова поплетется кое-как. До слез досадно было терять время. Кто-нибудь пойдет к Алякиным хлеба взаймы просить, опередит Палагу-бедолагу; и скажет ей потом Захар: «Ждал я тебя, да только вовремя ты не пришла. Пришлось другого выручить. Теперь уж лишнего-то хлеба у меня нет…»

Она сидела на телеге по-бабьи — спиной вперед, а ноги — к задку телеги. Как только рванет кобыла, Палага подается назад, и кажется ей, едут они не в Алово, а обратно, в Зарецкое, где она так ничегошеньки и не продала.

Лошадь остановилась у ворот Нужаевых. Палага схватила узел со своим добром и, не сказав спасибо, бросилась со всех ног домой, а уж там вынула из мужниного сапога подаренную Павлом бутылку и — к Алякиным.

Захар жил посреди Старого села, в порядке, что на солнечной стороне. Когда-то дом его был обит тесом, но обивка сгнила, пришлось ее снять, и теперь в глаза бросалась передняя стена, красная, как лицо хозяина. Двор вымощен досками. На одной из половиц рыжеет место, откуда, видно, недавно убрали лошадиный помет; над пятном плясал столб мошек.

Хозяин был дома. Его жена, Марька, собирала со стола чашки-ложки — осторожно, чтобы не гремели: на конике лежал Захар. Прилег отдохнуть, но едва услышал, что вошла и поздоровалась Палага, встал, потянулся, зевнул, перекрестил рот, поправил белые волосы, подстриженные под горшок.

Палага поставила на стол бутылку и села на переднюю скамью.

— Пришла к вам в ноги поклониться.

— Говорили уж об этом давеча, — сказала Марька. — Иди, Захар, взвесь ей.

— Сперва выпьем. — Хозяин сел к столу.

Марька вынесла из-за переборки моченых яблок. Хозяин хлопнул ладонью по дну бутылки. Пробка, вылетев, попала в черную кошку, которая дремала на койке, та испугалась, прыгнула на печку. Захар налил полную чашку водки и поставил перед Палагой.

— Я, дядя Захар, вкус вина не знаю и бог пусть не велит…

— Если до дна не выпьешь, с места не тронусь и сам не глотну ни капли.

Палага выпила вино и перевернула чашку вверх дном.

— Ну, закусывай теперь, — сказала хозяйка, раскалывая гостье печеное яйцо.

Якшамкина с голоду уплетала, не зная стыда. Захар даже для уважения не выпил и жене не поднес. И Палага подумала: дело хозяйское…

Пошли в амбар. Впереди Захар, за ним неверной походкой — Палага. Навстречу им вдоль тропинки, идущей по огороду, за черной курицей бежал красный петух. Не догнал. Прыгнул на частокол, захлопал крыльями и запел.