Валашский дракон - [68]

Влад опасался, что в пылу боя точно так же сброшенными в реку окажутся и пленники, но до них железный клин не добрался, остановился сам собой, увяз в длинном змеином теле турецкой армии, которая, проходя через ущелье, растянулась очень сильно. Венгры раздробили турецкой змее хвост, а она, шипя и извиваясь, никак не могла повернуть голову, чтобы ужалить тех, кто на неё напал.

И всё же турки попытались что-то сделать. Вот турецкая конница спустилась с дороги в реку и пошла в лоб прямо на румын, но река сыграла с турками злую шутку. Румыны неспроста двигались по каменистому руслу шагом и даже не пытались перейти в рысь, а вот турки попытались разогнаться, но их лошади оскальзывались и падали.

Влад велел пустить стрелы, и пусть конные румынские лучники успели выстрелить только один раз, но и это внесло достаточную сумятицу в турецкие ряды, поэтому наскочить на врага у турок не вышло. Турецкая и румынская конница просто сошлись, и начали отчаянно рубиться, как вдруг в турок откуда-то сбоку полетели камни. Румынский князь, сам сражаясь в первых рядах, нанося и отбивая мечом сабельные удары, не имел возможности лишний раз оглянуться, поэтому понял, что происходит, лишь тогда, когда камень ударил в голову турка, с которым князю в данную минуту пришлось биться. Турок на мгновение растерялся от неожиданности и тут же упал, сражённый княжеским мечом, а у Влада появилось несколько мгновений, чтобы осмотреться.

Откуда взялись камни? «Вот уж чудеса», – подумал государь и тут же понял, что это не чудеса. Женщины и дети, которые ещё утром понуро брели в толпе пленных, теперь кидали в турок камни с обочины дороги. Меж тем мужчины из числа пленников помогали Ошвату. Они похватали оружие только что убитых турок, но главное – пытались освободить путь, наглухо перегороженный возами турецкого обоза, мешавшими венграм продвинуться вперёд.

Влад видел всё это краем глаза, а меж тем турецкая конница дрогнула, попятилась, а затем развернулась и начала удирать. Румынский князь, по-прежнему помня, что по каменистому руслу нельзя передвигаться быстро, приказал вновь пустить стрелы, и эти стрелы догнали многих. Так предопределился исход битвы. Турки после поражения своей конницы окончательно утратили надежду на то, что смогут отбиться, хотя их было гораздо больше, чем нападавших. Головная часть турецкого войска бросилась по дороге прочь из ущелья, оставив и товарищей, и пленников.

Почти две трети армии, возглавляемой Махмудом-пашой, полегло в ущелье. Всех турок, что уцелели после битвы и теперь сами оказались в плену, Влад велел добить и бросить на обочине. Ошват не препятствовал. У него имелись заботы поважнее, потому что захватить Махмуда-пашу так и не удалось.

Наверное, великий визирь принялся удирать одним из первых, ведь ни венгры, ни румыны не увидели его даже издали, но, как бы там ни было, Ошват порывался идти дальше, искать беглеца.

– Я рад бы пойти дальше и бить нехристей, – отвечал Влад, – но мне нужно возвращаться, чтобы благополучно вернуть домой всех женщин и детей, которых мы освободили. Отправить их к Дунаю одних я не могу. Без меня они снова попадут в плен.

– А как же мой брат? – спросил Ошват. – Разве ты не хочешь освободить его?

– Я очень хотел бы ему помочь, но сейчас я не могу оставить своих людей, – повторил румынский государь.

Ошват никак не понимал и даже обиделся:

– Тогда я со своими воинами пойду один.

– Лучше не ходи, – покачал головой Влад. – Ты попадёшь в турецкий плен так же, как Михай. Кто же тогда вызволит Михая?

Ошват был раздосадован, но послушался, потому что его люди говорили то же, а Махмуда-пашу, как позднее выяснилось, никто всё равно бы не догнал, потому что великий визирь удирал слишком быстро – ехал почти без передышек до самой Софии и всех уверял, что на него напало «огромное» войско венгров. Про румын он почему-то умолчал. Возможно потому, что тогда пришлось бы объяснять причину их нападения и рассказать про собственный налёт на румынские земли.

Влад освободил всех, кого пленили турки, в том числе несколько тысяч сербов, которые теперь изъявили желание переселиться в Румынию и воевать за её свободу, если получат там землю. Влад обещал дать землю всем просящим и тут вспомнил о вестнике, благодаря которому узнал о турецком набеге.

«Выжил ли он в битве? Нашёл ли свою семью?» – задумался князь. Ответ на эти вопросы наверняка знал Войко, но Влад предпочёл всё же не спрашивать, чтобы случайно не услышать плохие вести. Румынскому государю и так было невесело.

* * *

Господин придворный живописец закончил выравнивать тоновые переходы и теперь задумался, что делать дальше. Как и предвидел ученик, на портрете получился монах в келье, а не узник в темнице. Лицо светлое, черты мягкие и даже нежные – почти святой лик! Глядя, как учитель озадаченно замер перед картиной и теребит остатки бороды, Джулиано не мог сдержать улыбку. Узник тоже подошёл взглянуть, удивлённо поднял брови, но ничего не сказал.

Старый флорентиец меж тем продолжал теребить бороду и искать пути исправления картины. О чём он так долго думал, неизвестно, ведь решение напрашивалось само собой – если лицо кажется светлым, надо добавить тёмного оттенка! Злодей на то и злодей, чтобы быть тёмным. Главное – не переборщить с чернотой. Ведь в живописи, как в жизни – навести тень ничего не стоит, а исправить трудно. Возможно, именно этого опасался придворный живописец, разглядывая лицо на картине, – переборщить с чернотой, но в итоге он осознал неизбежность нанесения глубоких теней и взялся за дело.