Валашский дракон - [69]

Заодно и ученику прибавилось работы, ведь в его обязанности входило доставать для красок ингредиенты. Когда рисуешь тёмные тени, не обойтись без чёрной краски, а её основной ингредиент – сажа. Вот где настоящее проклятие для человека, который любит одеваться красиво! Попробуй залезть в печку и не испачкаться! Поэтому пришлось облачиться в старьё, что очень удивило и хозяина постоялого двора, и его престарелую мать, привыкших видеть юного флорентийца нарядным.

Даже дочка трактирщика пристала с вопросами, когда постоялец, облачённый в простую рубаху из небелёного холста и потёртые штаны, сунулся в печь, начав скоблить там что-то:

– Надо же! Что случилось, господин Питтори? А где же красная куртка? Где рубашка из тонкого полотна? Откуда взялось это рубище?

Флорентиец молча продолжал соскребать ножиком сажу на лист бумаги и ворчал про себя: «Когда я выглядел, как подобает, ты не очень-то смотрела в мою сторону, а теперь я заслужил столько внимания!»

– Утта, я никого здесь не ловлю, – наконец отозвался Джулиано. – Я собираю сажу.

– Сажу? – переспросила Утта и хмыкнула. – Я вижу, господин невысокого мнения о нашем доме, если полагает, что разживётся здесь сажей. У нас печка чистая.

На стенках печного зева и вправду было мало сажи, поэтому молодой флорентиец закончил соскребать её довольно быстро, вылез из печки и уже собирался пересыпать добытое в приготовленную склянку, когда увидел, что собеседница принялась улыбаться.

– Отчего ты такая весёлая?

– Господин испачкал себе нос. Господин Питтори чумазый! Бывает же такое!

– Лучше спроси, узнал ли я что-нибудь про воронов, – Джулиано наконец ссыпал сажу с листа в склянку и теперь мог беседовать без помех.

– А господин что-нибудь узнал? – встрепенулась девица.

– Ничего не узнал.

– Вот так новость! – воскликнула разочарованная Утта. – А я думала, господин сообщит мне что-нибудь.

– В том-то и дело, что я не открыл ничего, что было бы для тебя интересно, – сказал флорентиец, пытаясь вытереться тыльной стороной руки, но ещё больше размазывая сажу по лицу. – С каждым днём я всё больше сомневаюсь, что Его Светлость способен на то, в чём ты его подозреваешь. Вряд ли он стал бы казнить того ворона.

– Значит, господин сдаётся? А я ведь с самого начала предупреждала, что узник очень скрытен.

– Утта! – Джулиано молитвенно сложил руки. – Я не сдаюсь, но с каждым днём всё меньше надеюсь, что получу от тебя награду. Мне бы хоть маленький задаток!

– Задаток?

– Мне бы хоть один поцелуй…

– Ну, ты и наглец! – сказала девица, даже забыв назвать флорентийца господином.

Видя её гнев, юноша поспешно добавил:

– Но ведь есть воздушные поцелуи. Такой поцелуй вроде бы дан, а вроде бы и нет.

– Да ну тебя! – сказала Утта, снова не назвав флорентийца господином. – Я не стану целовать трубочиста даже так!

Джулиано думал, что она сейчас повернётся и уйдёт, но дочка трактирщика никуда не уходила, а просто стояла, уперев руки в бока.

«Этих девиц не поймёшь, – проворчал про себя воздыхатель. – Чего она тут крутится, если не собирается выдавать мне никакого задатка?»

Будто в ответ Утта произнесла:

– Мне сейчас нужна печка. Приехал новый постоялец. Надо его кормить.

– Хорошо, – Джулиано взял склянку с сажей и уже собирался покинуть кухню.

– Господин Питтори даже не спросит, что за постоялец?

– А что?

– Это духовник нашего изверга!

Флорентиец сначала не вполне понял:

– То есть… это тот самый священник, который приезжает к Дракуле несколько раз в год принять исповедь?

– Да.

– А где этот духовник сейчас?

– Сидит в зале.

Джулиано уже готов был сорваться с места – так хотелось посмотреть на человека, которому Дракула доверяет свои тайны, – поэтому дочка трактирщика явно обиделась. Выходило, что её воздыхатель больше желает беседовать с каким-то священником, чем с ней.

– Беседа с этим человеком не поможет тебе добиться от меня награды, – сказала Утта, опять забыв назвать флорентийца господином. – Этот человек не впервой у нас останавливается, и я уже расспросила его обо всём, о чём могла.

– Ну, тогда я поговорю с ним просто так… – пробормотал юноша, уже пятясь к выходу из кухни, а затем почти побежал.

Оказавшись в зале, ученик придворного живописца замер, внимательно рассматривая единственного человека, который там был, – за одним из столов у окна сидел рыжий бородач в длинном чёрном одеянии, похожем на просторные восточные одежды, и в чёрной шапочке, чем-то напоминавшей турецкую феску.

Джулиано осторожно подошёл и присел за тот же стол с краю, поставив склянку с сажей перед собой. Юноша никогда прежде не видел священников так называемой «восточной ветви» христианства, да и самих «восточных» христиан, которых католики называли еретиками, не видел, если не считать Дракулу.

– Доброго дня, – поздоровался священник, и стало понятно, что венгерский язык не является для него родным. Венгерские слова в устах этого человека звучали примерно так же, как в устах купца Урсу, доставившего флорентийцев в Вышеград, или как в устах всё того же Дракулы, ведь узник говорил по-венгерски не настолько чисто, чтобы его спутали с венгром.

– Доброго дня, – ответил Джулиано и не знал, что ещё добавить. Казалось, язык подводит болтливого юношу впервые в жизни.