В жару - [28]

– Подожди, сейчас лекарство подействует, – абсолютно уверенный в обратном, ответил он, поглаживая Олю по голове.

– Я говорила, что ты похудел еще? – все так же в нос спросила она, глядя на Ивана из-под полуприкрытых век.

– Говорила, говорила. Ты при каждой встрече мне об этом напоминаешь. Достала уже! – раздраженно отвечал Иван. – У меня комплекс уже. Знаешь ведь, я бы больше мяса на себе иметь хотел.

– И не надо тебе мяса больше, и вообще, приходи уже к нам в модельный бизнес – будем вместе по подиуму ходить. Так и вижу тебя в скинни[35], в сапогах высоких… замшевых. И в песце, – гнусаво продолжала подруга.

– Господи, почему ж в песце-то? – усмехнулся Иван, но тут же внутренне содрогнулся, вспомнив некогда просмотренный ролик о том, как сдирают шкуру с живого еще животного, которое даже после смертельной пытки, голое, алое, жилистое, лежа в куче себе подобных, все еще тянет носом воздух и прижимает оскаленную морду к своим обрубленным лапам. А через мгновение это леденящее, выворачивающее наизнанку душу зрелище сменилось другой, не менее удручающей и вместе с тем омерзительной картиной: мама, а точнее то, что от нее осталось, развалившаяся у него на коленях. – Не, не пройду я кастинг. Внешность у меня не модельная, – с горечью отвечал Иван.

– Очень хорошая у тебя внешность, обалденная просто, – и Оля потянула Ивана на себя. – И волосы так здорово отросли. Вот так и носи, или пускай даже еще длиннее будут… вот где-то так, пускай, – Оля ткнула пальцем в его ключицу.

– Оля, Оля, отпусти меня, – хрипло посмеивался Иван, тщетно пытаясь отогнать волну мучительных воспоминаний, а также отцепить Олины длинные, с ярким маникюром пальцы от халата.

– Ну, побудь еще немного, Ванечка, – промурлыкала она.

– Надо идти, мой хороший, – коснувшись губами ее плеча, ответил Иван.

Обняв Ивана за шею, Оля запустила пальцы ему в волосы.

– Тебе понравился мой подарок, Роза? – спросила она.

– Угу. Очень.

– Будешь носить?

– Уже ведь, – Иван потряс запястьем.

– Тогда ступай, злыдень. Нет, подожди, иди сюда, – и Оля впилась в губы Ивана долгим глубоким поцелуем, и тот, ощущая прилив возбуждения и легкую приятную дрожь, ответил действием взаимным, однако, спустя мгновение, понимая, что пройдет минута, и он с собой не совладает и уж потом не выберется от Оли до следующего вечера, решительно отстранился. Недовольная, Оля отвернулась к стенке.

Одевшись, Иван «опрокинул» еще рюмку, отнес водку и перцы обратно в кухню, и там, стоя у окна, вновь закурил – глубоко затянулся и, выпустив кольцами дым, набрал на стоявшем на подоконнике телефоне номер своего лучшего друга.

– Алё, – раздался бодрый голос Николая.

– Спишь?

– С чего это?

– Ну, не знаю… самолет там… перелет…

– Приползай давай, – весело сказал Николай.

– Минут через сорок. Ой, нет, через час. Я в магазин заскочу, надо чего-нибудь?

– Конфет.

– Конфет… – задумчиво повторил Иван, поглощаемый новой сильной спасительной волной. – O’k. Ванну наберешь мне?

– Душем обойдешься, – засмеялся Николай и отключился.

* * *

– Позвонишь вечером? – слабым голосом спросила дрожащая и шмыгающая носом Оля, когда Иван склонился над ней и коснулся губами щеки.

– Не-а, – ответил он и вышел из комнаты, а затем и из Олиной квартиры. Закрыв дверь, он опустил ключи в почтовый ящик.

* * *

…«Три часа уже», – безо всякого расстройства или раздражения подумал Иван, слушая доносившиеся из чьего-то окна «No summer’s high, no warm July, no harvest moon to light one tender August night…»[36], и необычайное чувство радости и возбуждения просто распирало его изнутри. Улыбаясь счастливой красивой улыбкой, Иван подошел к рассевшимся на скамейке бомжам, вынул из заднего кармана джинсов пачку денег и, выбрав из нее пятьдесят, а затем еще столько же долларов, положил на край скамейки. Все, как один, без определенного места жительства граждане смотрели на него с недоумением и испугом, вернее, казалось Ивану, как на придурка. Тогда он отделил еще одну бумажку, отечественную – ценностью в пять тысяч, прикрыл ею «зелень» и, как бы извиняясь, пожал плечами и быстрым шагом устремился прочь…

…на мокрую от дождя улицу, где все с той же блаженной улыбкой, кинув взгляд на Олины окна, а затем на окна расположившегося в подвале дома азербайджанского ресторана, поймал такси. Медленно и осторожно Иван забрался на заднее сиденье, приняв удобное для спины положение, приоткрыл в душном салоне окно и скомандовал водителю ехать в любимый дорогой супермаркет.

Прибыв в магазин, в этот гастрономический поистине рай для разборчивых, сытых и весьма обеспеченных людей, он купил несколько бутылок шампанского, средних размеров банку икры, сигарет, выпечки и швейцарского шоколада конфет в огромной, размером с доску скейтбордиста коробке. Вновь погрузившись в ожидающую его машину, Иван громко откупорил бутылку и за время пути, заедая ароматным, теплым, щедро начиненным ветчиною круассаном, выпил почти все ее содержимое.

* * *

– Привет! – шурша тяжелым пакетом, поздоровался Иван, заходя в квартиру.

– Привет!

– Когда уже закончат? Тутошний интерьер меня с ума сводит. Уныло до черта, – улыбался Иван, с нескрываемым восхищением глядя на друга.