— Хорош праздник, — с плохо скрываемым раздражением возразила Ольга Михайловна. — Что же мы будем здесь делать? Может быть, ещё банкет не состоится?
— О, нет, я не допускаю этой мысли. Странно только, почему замешкались распорядители… А вот как раз один из них — лёгок на помине. Смотри, Олли, этот толстый блондин в пальто с бобровым воротником, присяжный поверенный Олсуфьев. Один из организаторов вечера. Теперь дело выяснится.
Господин, на которого указал Ремнев, явился не один, а в сопровождении дежурного старшины. Круглый и плотный, как шар, с быстрой, слегка подпрыгивающей походкой, тщательно выбритый и торжественно самодовольный, распорядитель энергично принялся водворять порядок.
Откуда-то из тёмных углов появились заспанные унтера и заняли свои позиции около вешалок.
На верхней площадке лестницы образовался контроль. Устроителями банкета было выпущено определённое количество билетов на право входа в клуб.
Билеты эти были заблаговременно распространены в городе, по преимуществу среди интеллигенции и учащихся.
Оказалось, что билетов этих было недостаточно. Желающих попасть на банкет явилось гораздо больше, чем это предполагали устроители.
Опять начались препирательства. Послышались негодующие возгласы.
Адвокат-распорядитель метался из стороны в сторону.
— Господа! войдите же в наше положение, — убеждал он наиболее рьяных. — Мы дали обязательство, что число участников банкета не будет превышать известной цифры… Нужно, наконец, принять в расчёт размеры помещения. Поверьте, что лично я ничего не могу сделать.
Но урезонить публику было не так-то легко. Из задних рядов уже раздавались насмешки и чуть ли не брань по адресу учредителей.
Толпа волновалась.
Наконец студенты, стоявшие на контроле, измученные, выбившиеся из сил, были смяты напором публики и оттеснены в сторону.
…Пронёсся и оборвался сдавленный женский крик.
…С глухим шипением лопнула электрическая лампочка.
…Ремнев с женой пробрался в зал ещё раньше этой давки. Им удалось занять место на широком подоконнике столовой, в которой предполагалось устройство банкета. Отсюда можно было прекрасно слышать ораторов.
…Публика всё прибывала.
…Наиболее уважаемые, популярные лица из местной интеллигенции группировались вокруг стола. Демократические элементы теснились в дверях, цеплялись на подоконниках.
Было шумно, весело и жарко…
— Не курить, товарищи! Курить воспрещается, — передавалось в публике.
Клубские лакеи, сгибаясь под тяжестью громадных блюд, то и дело раздвигали толпу, прося посторониться.
Не обошлось дело без курьёзов. В давке один лакей опрокинул соусник. Тёмно-коричневая жидкость залила дорогой туалет молоденькой барыньки, жены какого-то профессора. Кругом засмеялись.
Экспансивная публика подоконников громко обсуждала меню ужина. Сыпались злые остроты.
Полуголодный плебей негодовал на разряженных патрициев, восседавших вокруг стола.
— Однако они не собираются умирать с голода! — громко крикнул здоровенный пролетарий в ситцевой косоворотке, опоясанной широким кожаным ремнём.
Маленький остроносый студентик, целую неделю пробавлявшийся жиденьким чайком с грошовым ситником, негодующе посмотрел на остряка и прошептал соседу:
— Чёрт знает, действительно! Неужели нельзя было обойтись без гастрономии?
Сосед сочувственно кивнул головой.
…Гам в зале между тем усиливался.
После выбора председателя задребезжал колокольчик. Начались речи.
Часть публики, утомлённая духотой, разбрелась по другим помещениям клуба.
Глава Х. Звуки Марсельезы
По мере того как выступали ораторы, Ольга Михайловна потихоньку расспрашивала мужа, кто именно говорит, популярен ли он в городе и не принадлежит ли к комитету. Ремнев в кратких словах удовлетворял её любопытство.
Наконец, не выдержал и шепнул на ухо:
— Ты, однако, поосторожнее! Здесь ведь всякий народ есть. Лучше не называть фамилий… Нет, положительно отвыкла ты в Швейцарии от наших порядков.
Ольга Михайловна удивлённо подняла брови.
— Ведь публика входила по билетам, так чего же опасаться? Я полагаю, здесь все свои люди.
Ремнев нетерпеливо махнул рукой.
— Далеко не так. Тсс, молчи… сейчас будет говорить представитель эсеров.
— Ах, этот низенький, в студенческой тужурке?!
Красиво выстроенная речь оратора была встречена дружными аплодисментами большей части публики.
Меньшинство презрительно и негодующе зашикало.
Ремнев нахмурился.
— Эх, народ! Смешали ораторов, — досадливо пояснил он жене. — Наши не успели вовремя предупредить, вот и произошло недоразумение. За своего приняли, за эсдека.
— Значит, большинство присутствующих здесь тяготеют к вашему кружку?
— Ну, несомненно…
По мере того, как часовая стрелка приближалась к одиннадцати, температура в столовой поднималась как в буквальном, так и в переносном смысле.
Речи по содержанию принимали агитационный оттенок…
Стояла такая жара, что и ораторы, и слушатели обливались потом. В угловом окне открыли форточку. Волна холодного воздуха поплыла над разгорячёнными головами толпы.
Ольге Михайловне давно уже хотелось пить. Наконец, воспользовавшись тем, что на эстраде затянулся скучный принципиальный спор между представителями двух лагерей, она обратилась к мужу:
