В высших сферах - [26]

Короткие волосы имели, однако, большое преимущество — их легко взбить или пригладить рукой, что Милли часто и делала. Джеймс Хоуден тоже любил это делать, как любил и старый желтый халат, который она носила до сих пор. В двадцатый раз она решила в ближайшее время от него избавиться.

Вернувшись в гостиную, Милли сделала два оставшихся звонка. Один предназначался Люсьену Перро, министру оборонной промышленности, который был явно раздосадован столь ранним звонком, и Милли в ответ постаралась быть немногословной, насколько это было возможно. Потом она немного пожалела об этом, вспомнив, как кто-то сказал однажды, что право быть противной ранним утром является шестой человеческой свободой, а Перро, носивший мантию лидера французских канадцев, был всегда достаточно любезен с ней.

Последний звонок был Дугласу Мартенингу, секретарю Тайного совета и Солону[9], ведающему процедурами на всех заседаниях кабинета министров. С Мартенингом Милли держалась более уважительно, чем с остальными. Министры могут прийти и уйти, а вот секретарь Тайного совета, пока его не сместили, являлся старшим чиновником в Оттаве. Он славился также своим умением держаться на расстоянии и по большей части, когда Милли разговаривала с ним, делал вид, что вообще ее не замечает. Но сегодня он был необычно мрачен и болтлив.

— Я полагаю, это будет долгое заседание. Наверное, перейдет и на Рождество.

— Это не удивило бы меня, сэр, — сказала Милли. И добавила: — Но если оно будет таким, я всегда могу послать за сандвичами с индейкой.

Мартенинг хмыкнул, затем вдруг изрек:

— Мне не сандвичи нужны, мисс Фридман, а какая-нибудь другая работа — такая, что позволяет человеку время от времени наслаждаться семейной жизнью.

Милли потом подумала: «Разочарование — это зараза? Неужели великий мистер Мартенинг готов был присоединиться к чиновникам высокого ранга, которые покинули правительство, чтобы больше получать в промышленности?» Этот вопрос заставил ее призадуматься и относительно себя. Настало ли время уйти — время устроить перемену, прежде чем окажется слишком поздно что-то менять?

Она все еще думала об этом четыре часа спустя, когда члены Комитета по обороне начали собираться в кабинете премьер-министра на Парламентском холме. В хорошо пригнанном костюме и белой блузке Милли вводила их в зал заседаний.

Последним прибыл генерал Несбитсон — высокий, лысеющий, в плотном пальто и шарфе. Помогая ему раздеться, Милли была потрясена тем, как плохо он выглядел, а он — словно желая подтвердить это — внезапно закашлялся и поднес ко рту носовой платок. Милли налила немного ледяной воды из графина и протянула ему. Старый воин сделал глоток, благодарно кивнул и, задыхаясь, произнес:

— Извините… этот чертов катар. Постоянно нападает на меня, когда я остаюсь на зиму в Оттаве. В свое время я проводил зимний отпуск на юге. А сейчас не могу уехать, когда столько важных дел.

«Возможно, в будущем году», — подумала Милли.

— Счастливого Рождества, Эдриен. — К ним подошел Стюарт Каустон; его некрасивое лицо, как всегда, так и сияло, точно освещенный дорожный знак.

Стоявший за его спиной Люсьен Перро произнес:

— И этому человеку, чьи налоги кинжалом взрезают нам душу, хочется отдохнуть. — Разухабистый красавец с копной черных кудрей, с остроконечными усиками и смешинками в глазах, Перро одинаково свободно владел английским и французским. Порой — но не сейчас — в его манерах появлялась тень высокомерия, напоминавшая о его аристократическом происхождении. Ему было тридцать восемь лет, и он стал самым младшим членом кабинета министров, но его влияние оказалось куда сильнее, чем можно было предположить, зная, каким скромным министерством он руководит. Однако Перро сам выбрал оборонную промышленность, а поскольку это министерство было одно из трех патронажных (другими были министерства общественных работ и транспорта), его влияние в партийной иерархии, так как именно он обеспечивал наиболее выгодные контракты тем, что финансово поддерживал его партию, было значительным.

— Не следует раскрывать свою душу, находясь в непосредственной близости к банковскому счету, Люсьен, — заметил министр финансов. — Так или иначе, я для вас, друзья, — Санта-Клаус. А вы с Эдриеном — те, кто покупает дорогие игрушки.

— Но они взрываются с таким треском, — сказал Люсьен Перро. — А главное, мой друг, мы создаем в оборонной промышленности столько рабочих мест, что вы получаете налогов больше, чем когда-либо.

— На этот счет существует какая-то теория экономики, — сказал Каустон. — Скверно, что я никогда ее не понимал.

Зазвонил внутренний телефон, и Милли сняла трубку. Металлический голос Джеймса Хоудена произнес:

— Совещание состоится в зале Тайного совета. Я буду через минуту.

Милли заметила, как у министра финансов от удивления поехали вверх брови. Большинство малых совещаний — за исключением тех, когда собирался весь кабинет министров, — проходило в неформальной обстановке, в кабинете премьер-министра. Но группа покорно вышла в коридор и направилась в зал Тайного совета, находившийся на расстоянии нескольких ярдов.

Когда Милли закрывала дверь за Перро, который вышел последним, на башне Мира Бурбонский колокол пробил одиннадцать часов.