В волчьей пасти - [33]

Вундерлих отвел его в сторону.

— Завтра утром я пришлю тебе бутылку молока. Пиппиг зайдет к тебе за ней.

Портной кивнул и провел пальцем по верхней губе — привычка, оставшаяся еще со времени жизни на свободе, тогда он носил усы.

— Имей в виду, — наставлял Пиппиг портного, — я принесу тебе старые шинели. Ты затребовал их у нас, понятно?

Ланге кивнул.

— Ладно, тащи!

Какой замысловатый путь, чтобы раздобыть бутылку молока! И, несмотря на готовность всех участников, — путь опасный. Если Пиппига накроют у ворот лагеря, все дело лопнет. Он отправится прямой дорогой в карцер. Повезет ему — получит двадцать пять ударов. Не повезет — кончит свое земное странствие в крематории, и вопрос будет исчерпан. Но Пиппиг не трусил. При всевозможных отчаянных проделках, на какие он пускался, им всегда владело оптимистическое чувство: милый боженька не покинет в беде вольнодумца. Когда Пиппиг перед входом в барак прощался с Вундерлихом, тот вздумал предостеречь его:

— Только не попадись, приятель!

Пиппиг набрал в рот воздуха, уже готовый возмутиться, но Вундерлих со смехом махнул рукой.

— Я знаю, ты себя покажешь!

И Пиппиг засеменил прочь, удовлетворенный. Возвратясь в барак, Вундерлих наткнулся на санитара из эсэсовского лазарета.

— Слушай, Франц, можешь прислать мне завтра утром немного глюкозы?

Санитар с сомнением покачал головой.

— Глюкозы? У нас у самих ее почти нет.

— Мне для товарища.

— Один пакетик, не больше, — вздохнул санитар. — Пришлю с посыльным.

Вундерлих похлопал Франца по плечу.

Кремер сидел над рапортичками для завтрашней переклички, когда вошел Гефель. Опустившись на табурет, он закурил. Кремер бросил на него быстрый взгляд.

— Сошло благополучно?

Гефель молча курил.

— Один там в колонне нес мешок за спиной, это, наверно, и был тот самый поляк? — спросил Кремер, продолжая писать.

Гефелю достаточно было кивнуть, и Кремер был бы удовлетворен. Но Гефель не откликнулся и упорно глядел и пол. Кремер удивился.

— В чем дело?

Гефель сунул окурок под сапог и растоптал его.

— Я должен тебе кое-что сказать…

Кремер отложил карандаш.

— Ты что, не отдал ребенка?

Гефель поглядел ему в лицо.

— Нет.

Между ними легло молчание.

— Послушай!..

Кремер вскочил, подбежал к двери и открыл ее. Он по привычке хотел проверить, одни ли они. В канцелярии было пусто. Кремер закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Засунув руки в карманы и плотно сжав губы, он смотрел куда-то вдаль. Гефель ожидал бурной вспышки и намерен был защищаться изо всех сил.

Но Кремер сохранял странное спокойствие, и прошло немало времени, прежде чем он заговорил.

— Ты не выполнил данного тебе указания!

— И да и нет!

Кремер ждал, что Гефель будет продолжать, но тот молчал.

— Ну? — спросил наконец Кремер.

Гефель перевел дух.

— Случилось кое-что…

Он запнулся и так, запинаясь, поведал Кремеру, что произошло между ним и Цвейлингом. Его рассказ должен был служить одновременно и объяснением и оправданием.

Кремер дал ему договорить, у него подергивалась щека, и он долго молчал даже после того, как Гефель умолк. Его лицо приняло жесткое выражение, зрачки сузились. Наконец странно хриплым голосом он проговорил:

— Сам-то ты веришь тому, что мне рассказал?

Гефель уже снопа почувствовал себя уверенно и сердито ответил:

— Я тебе не вру.

Кремер резким движением оттолкнулся от двери, прошелся несколько раз по комнате и сказал, обращаясь скорее к самому себе:

— Конечно, ты мне не врешь, но… — Он остановился перед Гефелем. — Но, может быть, ты врешь себе?

Гефель недовольно пожал плечами, и тогда Кремера прорвало:

— Ты связался с негодяем! Цвейлинг самый настоящий негодяй! Он только и ищет, как бы прикрыть нами свой тыл!

Но тут и Гефель, решив принять сражение, возразил горячо:

— Зато он теперь у нас в руках!

Из горла Кремера вырвался сухой смех.

— У нас в руках? Дружище Андре, сколько времени ты в лагере? Всего полгода, не так ли? — Он повертел вправо и влево большим пальцем. — Тыл он сумеет прикрыть и своими дружками. Или так, или этак, смотря по тому, куда ветер подует. Но стоит им отбросить американцев хоть на пять километров, как наш Цвейлинг опять начнет петухом ходить. Вот тогда он возьмет тебя под ноготь, да и мальчонку тоже. Ах, Андре, что ты натворил!

Гефель поднял руки. Казалось, он хочет заткнуть себе уши.

— От того, что ты сказал, мне еще труднее.

— А от того, что ты сделал, еще труднее нам.

Измученный Гефель простонал:

— Не мог же я ребенка…

— Ты должен был вернуть ребенка тому, кто взял на себя заботу о нем. Вот что тебе было приказано. Но ты сделал по-своему. Ты нарушил дисциплину!

— Если мы выйдем отсюда живыми, я отвечу перед партией, на этот счет ты можешь быть спокоен, — возразил Гефель.

Кремер твердо посмотрел ему в глаза:

— Партия здесь!

У Гефеля готово было сорваться с уст резкое возражение, но он сдержал себя.

Под тяжелым взглядом Кремера Гефель опустил глаза. Как ни мучительно это было, он не мог не признать, что Кремер прав. Тем не менее все в нем восставало, когда он думал о том, что должен был предоставить ребенка его судьбе. Он как бы противился мощной руке, которая грозила воткнуть ему в сердце ключ и запереть его. Он чувствовал себя виноватым и перед ребенком и перед партией. Голова его упала на грудь.