В водовороте - [10]

– О более порядочном – а?.. Вольнодумец какой он!.. Вольнодумец он у вас, княгиня, а?.. – обратился Елпидифор Мартыныч к княгине.

– Ужасный! – отвечала та.

– А вы за ушко его за это, за ушко!.. И в бога ведь, чай, не верует?.. – шутил Елпидифор Мартыныч.

– Не знаю! – сказала княгиня с улыбкою.

– Вам, как медику, совестно, я думаю, об этом и спрашивать и беспокоиться, – проговорил насмешливо князь.

– А вот что медики-с, скажу я вам на это!.. – возразил Елпидифор Мартыныч. – У меня тоже вот в молодости-то бродили в голове разные фанаберии, а тут как в первую холеру в 30-м году сунули меня в госпиталь, смотришь, сегодня умерло двести человек, завтра триста, так уверуешь тут, будешь верить!

– Смерть, и особенно близких нам людей, лучше всего нас может научить этому, – подтвердила и княгиня.

– Да как же, помилуйте! – воскликнул Елпидифор Мартыныч. – Из земли взят, говорят, землей и будешь. А душа-то куда девается? Ее-то надобно девать куда-нибудь.

Князь на это только злобно усмехнулся.

– Нынче, сударыня, все отвергают, все! – продолжал Елпидифор Мартыныч, по-прежнему обращаясь к княгине. – Нынче вон, говорят, между молодыми людьми какие-то нигилисты[18] есть, и у нас в медицине все нигилисты, все отвергли; один только, изволите видеть, лапис[19] и опиум признали! Все в природе сотворено не на потребу человека, а ко вреду ему, и один только лапис и опиум исцеляют и врачуют его от всех болезней!

– Не от всех болезней, – возразил на это сердито князь, – a genius morborum[20] нашего времени таков, что эти средства, по преимуществу, помогают.

– Какой это genius morborum такой, желал бы я знать?.. Какой это он?.. – вспылил уже Елпидифор Мартыныч. – Господи помилуй! – продолжал он, разводя руками. – Всегда были лихорадки, чахотки, параличи, – всегда они и будут!.. – Новое нам надобно было что-нибудь выдумать – вот что-с! Приедет нынче доктор к больному и расписывает ему: «У вас то-то и то-то; организм у вас такой-то, темперамент такой-то!» Батюшки мои! Целую лекцию прочтет ему из медицины, а тот и думает: «Ай, какой мудрец-всезнайка!» А я, извините меня, за грех всегда считал это делать. Я никогда не скажу больному, что у него; должен это знать я, а не он: он в этом случае человек темный, его только можно напугать тем. Родных, конечно, предуведомлю, когда кто труден, чтобы успели распорядиться о духовной и причастить заблаговременно!.. К-х-ха!.. – откашлянулся старик в заключение, но вместе с тем раздался и звонок снизу от швейцара.

Князь и княгиня переглянулись между собой.

– Кто может быть так рано? – проговорила последняя.

Князь тоже недоумевал.

– Дама какая-то идет! – сказал Елпидифор Мартыныч, обертываясь и оглядываясь в залу.

– Это, вероятно, Елена! – произнесла княгиня более уже тихим голосом.

У князя все мускулы в лице передернуло.

В кабинет вошла действительно Елена. Внутри себя она, должно быть, была страшно взволнована; но, по наружности, старалась сохранить смелый и спокойный вид.

– Bonjour, princesse![21] – отнеслась она как-то особенно смело к княгине.

– Здравствуйте, – отвечала та ей негромко.

– Я пришла, князь, проведать, приехали ли вы из Петербурга, – обратилась она каким-то неестественным голосом к князю.

Тот при этом сильно сконфузился.

– Да, я вчера приехал, – отвечал он, понимая так, что Елена не хочет говорить при княгине о том, что он заезжал к ней вчера.

Они часто о многих вещах, вовсе не условливаясь предварительно, не говорили при княгине.

Доктору Елена вежливо поклонилась. Елпидифор Мартыныч, в свою очередь, перед ней встал и, как только умел, модно раскланялся и вслед за тем уже не спускал с нее своих старческих очей.

Елена благодаря тому, что с детства ей дано было чисто светское образование, а еще более того благодаря своей прирожденной польской ловкости была очень грациозное и изящное создание, а одушевлявшая ее в это время решительность еще более делала ее интересной; она села на стул невдалеке от князя.

– Maman просит вас сегодня заехать к ней, она очень желает вас видеть, – проговорила Елена.

– А сами вы будете дома? – спросил ее протяжно князь.

– Непременно! – подхватила Елена стремительно.

Она и прежде, когда приглашала князя, то всегда на первых же порах упоминала имя «maman», но саму maman они покуда еще княгине не показывали, и князь только говорил ей, что это очень добрая, но больная и никуда не выезжающая старушка.

Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший смотреть на Елену, не утерпел наконец и отнесся к ней.

– К-х-ха! – начал он прежде всего с кашля. – Позвольте мне спросить: не имел ли я удовольствия встречать вас в доме графини Анны Юрьевны?

– Очень может быть, – отвечала Елена, – но только не в доме у ней, а в передней: я приходила к ней просить место учительницы.

Елпидифор Мартыныч склонил при этом свою голову.

– И получили вы сие место?

– Получила, вот по милости князя! – сказала Елена.

Елпидифор Мартыныч еще ниже склонил свою голову.

– Значит, мы в некотором роде товарищи с вами по службе. Я тоже служу у Анны Юрьевны по попечительству и смею рекомендовать себя: действительный статский советник Елпидифор Мартыныч Иллионский!