В твоих объятиях - [11]

Тринити быстро обнаружил, что пребывать наедине с Викторией на протяжении целого дня совеем не так легко, как он ожидал. Может, она и была убийцей, но при этом оставалась очень красивой, чувственной и желанной женщиной. Способной свести с ума такого мужчину, как он.

Тринити, несмотря на то что ему приходилось все время сражаться со своенравным пони, на котором было навьючено нужное ей для съемки снаряжение, не мог отвести от нее глаз. Впрочем, если учесть, что Виктория ехала прямо перед ним, не обращать на нее внимания было практически невозможно.

Хотя просторная оленья куртка скрывала почти всю ее фигуру, она выглядела слишком хрупкой, чтобы управляться с норовистым пони и тяжелым геодезическим снаряжением.

Она не оборачивалась, не давая ему возможности хотя бы мельком увидеть очертание ее груди, но зато он мог неотрывно любоваться нежной линией ее затылка и шеи. Только на миг он представил себе, каково будет поцеловать ее шейку, отбросить шаловливые прядки, выбившиеся из ее прически, и тело его тут же напряглось от желания.

Ехать верхом в таком возбужденном состоянии было, мягко говоря, неудобно, и он проклинал свою реакцию, напоминавшую годы юности. И даже когда он пытался сосредоточиться на окружающих пейзажах, один звук ее певучего голоса обволакивал его, как теплое одеяло холодной ночью, и постоянно напоминал о ее близком присутствии.

Должно быть, он слишком долго держался вдали от женщин. Не мог он придумать другого объяснения этой раскручивающейся спирали чувств, которая быстро уничтожала всякую способность сосредоточиться на том, как увезти ее отсюда, никого не пристрелив. Ему следовало лучше соображать, иначе любой индеец между Колорадо и Мексикой завтра пойдет по его следу, а он этого не заметит.

Кроме того, если остальные работники ранчо относятся к Виктории так, как Рыжий и Перес, ему предстоит непростая работа.

– Как замечательно вырваться на свободу! – промолвила Виктория, когда они выбрались на самый гребень. Перед ними открылась великолепная горная панорама.

Туман, словно покрывалом, накрыл лежащую внизу долину. Верхушки сосен пронзали слой тумана, как колышки, удерживающие его на месте. С далеких заснеженных пиков слетал бодрящий ветер.

– Кто обычно с вами ездит? – поинтересовался Тринити. Он не мог представить себе, что Бак или Грант позволили бы ей одной, без сопровождения, забираться так далеко от ранчо.

– Кто-нибудь. Кто в этот момент свободен, – ответила Виктория. Она сняла шляпу и позволила волосам свободно рассыпаться по плечам.

Тринити понять не мог, как он позабыл о ее волосах. В доме, при скудном освещении, они казались темными, как потускневшая медь. Но этим утром, на ярком солнце, они словно ожили. Тринити всегда предпочитал белокурых. У Куини были самые длинные и роскошные белокурые локоны, которые он когда-либо видел. Теперь он признал, что тициановские темно-рыжие столь же прекрасны.

– Из-за того, что у нас нехватка работников, я давно не выезжала из дому, – объяснила Виктория. – Вы не можете себе представить, как я обрадовалась, когда появились вы. Я поняла, что дядя пошлет вас со мной.

– Почему? Я бы подумал, что он скорее пошлет кого-то из старых работников.

– Он так и хотел, но я попросила вас.

Тринити на миг замолк, переваривая эту неожиданную информацию. Вступать в какие-то более близкие отношения с Викторией в его план не входило, но он солгал бы себе, сказав, что его эта мысль не соблазняет.

– Бак мне не доверяет, – сказал он.

– Бак никому не доверяет, но я вам верю.

– Почему?

– Обычно мужчины, достигшие вашего возраста, или очень надежны, или находят себе работу полегче.

– Что вы хотите сказать этим «мужчины вашего возраста»? – требовательно спросил Тринити.

Виктория рассмеялась.

– Только не говорите мне, что упоминание о возрасте вас встревожило. – Она пристально вгляделась в его лицо и закатилась в смехе: – Боже мой! Вас это действительно волнует. Вы просто надулись от обиды и возмущенной гордости.

– Дело не в моем возрасте, – произнес Тринити, стараясь говорить убежденно. – Я не стану скрывать от вас, сколько мне лет. Мне тридцать один, но не думаю, что это делает меня стариком.

Виктория снова рассмеялась. Ей явно не приходило в голову, что это может его задеть.

– Я вовсе не имела в виду ничего обидного. Обычно мальчишки становятся ковбоями, потому что думают, что это забавно и у них много свободы и шансов почувствовать себя мужчинами. Ну, понимаете: напиться, стрелять во все, что движется, бегать за женщинами. Но когда они достигают лет двадцати пяти или около того, они либо решают, что быть ковбоем им нравится, и тогда берутся за дело всерьез, либо начинают искать что полегче. Я очень уважаю тех, кто может делать эту работу.

Тринити надеялся, что сумел скрыть свое смущение. Его пристыдило то, что он расстроился, когда она хотела его похвалить. И потом, он только что испытал еще одно сильное потрясение. Никогда в жизни не оказывался он рядом с женщиной, которая могла смеяться так, как Виктория: открыто, свободно, без какого-то скрытого мотива.

И он заулыбался, хотя знал, что она его поддразнивает. Глаза ее сверкали, и шаловливые чертики, казалось, так и прыгали в них. Невозможно было не улыбнуться ей в ответ.