В туркменской степи (Из записок черноморского офицера) - [2]

Скобелев при этом как-то особенно оживился, глаза его сверкали, говорил он горячо и видимо был сам весь охвачен обаятельною мечтой: поскорее ворваться со своими, подвластными и души в нем не чаявшими, казаками в Хиву.

— Милости просим к нам, в Ташер-Ват-Кала, — продолжал он, — путь от Михайловского залива безопасен; к тому же, поедете с оказией, эскортированные нашими молодцами казаками. Вы будете у нас дорогим гостем; я вас там познакомлю с одной интересной личностью, с Атамурат-ханом, жаждущим попасть в Хиву. Скрывшись от преследования хивинского хана и узнав, что русские войска готовятся идти в Хиву, он прибыл в прошлом месяце, то есть в мае, в Красноводск, явился к начальнику отряда и предложил ему спои услуги, поклявшись Аллахом служить ему верно и прося лишь об одном: в случае, если русские возьмут Хиву, возвратить ему хоть часть [568] его конфискованного имущества. Ко мне Атамурат, по-видимому, чувствует особенную симпатию, — улыбаясь, прибавил Скобелев. — Впрочем отчасти я и сам тому причиной; как-то я сделал неосторожность: видя по выражению его лица охватившее его чувство тоски и тронувшись его безысходным горем, чтобы утешить его, я пообещал по взятии Хивы возвратить ему его имущество.

Скобелев спешил на пароход, отходящий в Красноводск в этот день в 3,5 часа. Наша беседа должна была прекратиться.

— До свидания, — сказал он, — надеюсь увидеться с вами; советую приехать в Ташер-Ват-Кала; пожалуйста, не стесняйтесь и остановитесь у меня в кибитке.

Скобелева я больше не встречал; по неизвестным мне причинам, он в самом скором времени оставил отряд, в котором, командуя кавалерией, вместе с тем состоял по особым поручениям при начальнике отряда.

После шестидневного пребывания в Баку, я отправился в Красноводск. От Баку до Красноводска около 200 миль. Пароход общества “Кавказ и Меркурий”, снявшись в 6-ть часов утра, прибыл в Красноводск на другой день к 3 часам по полудни. Войско, т. е. красноводский отряд, в это время уже был перевезен на судах, а часть его перешла сухим путем на юго-запад от Красноводска, к оконечности Михайловского залива (в 37 милях на юго-запад от Красноводска начинается залив, протяжение которого еще 40 миль). Для охраны Красноводска оставлен был один батальон. Трудно вообразить себе что-нибудь печальнее, безотраднее места, каким представился мне Красноводск. Обнаженный скалистый берег, a у подножия одной из скал несколько деревянных построек и землянок, две казармы, три лавчонки и небольшая деревянная церковь. При этом вечно угрюмые, точно озлобленные на удручающе действовавшее на них суровое однообразие жизни, лица офицеров и команды. При случае, каждый из них выражал нетерпеливое желание каким-нибудь способом избавиться от этого гнетущего его состояния. Единственным развлечением офицерства было собираться в бакалейной лавке армянина Хаджибалова, который, пользуясь этим, торговал на славу; при лавке он имел отдельную комнату, где уже с утра собирались любители выпить и поиграть в картишки. Совершенное же отсутствие женского элемента и отрезанность от родины, так как пароход из Баку приходил всего один раз в неделю и привозил кое-какие сведения о том, что творится во внешнем мире, еще более наводили тоску.

Шхуна “Персиянин” всецело была назначена для нужд отряда, [569] но по мелководью Михайловского залива груз уже по всему его протяжению перевозился на баржах, буксируемых военными паровыми барказами. Шхуна, прибуксировав баржи до острова Pay, у входа в Михайловский залив, должна была передавать баржи для буксировки по нем паровому барказу.

Однажды во время буксирования баржи с провиантом и другими необходимыми для отряда материалами, у шедшего с нами парового барказа, близ острова Pay, испортилась машина; положение было чрезвычайно затруднительное; отряд мог пострадать от недостатка провизии. Мы вынуждены были обратиться к помощи наших, находящихся к нам в мирных отношениях, соседей туркмен. В 9-ти милях от нас, к северу-востоку, находился остров “Челекень”, населенный туркменами. Так как шхуна не прекращала паров, то мы немедленно направились к этому острову и, подойдя к нему на довольно близкое расстояние, сделали несколько выстрелов из орудий. Через час и нам подошла туркменская лодка с 12-ю человеками туркмен, большая часть которых были старшины. Когда они поднялись на шхуну, между ними особенное внимание наше обратил на себя один старик, среднего роста, коренастый, с большими, серыми, приветливо глядевшими глазами: богатый костюм его резко выделялся от прочих. Он был одет в суконный халат голубого цвета, опоясанный дорогим поясом, щегольские сапоги и высокая конусообразная из черных смушек папаха дополняла его костюм. При появлении этой личности на палубе послышались радостные приветственные восклицания: “Кадыр-хан! Кадыр-хан!”; то и дело раздавались эти слова на шхуне. Капитан обнял его и поцеловался с ним. Кадыр-хан назвал по фамилии несколько офицеров и, казалось, был очень доволен неожиданной встречей со своими старыми знакомыми. Он довольно хорошо говорил по-русски. Семидесятилетний старец, еще с горящими в глубоких впадинах глазами, умный, храбрый и честный Кадыр-хан завоевал себе уважение туркмен и сделался настолько популярен, что из самых отдаленных аулов туркмены приезжали к нему на остров и безапелляционно отдавали себя на его суд. Он служил несколько лет тому назад ханом на Астрабадской морской станции. Обладая большец частью острова Челекеня, имея громадные стада овец и лошадей, богатый Кадыр-хан, только из одной дружбы к русским, приехал на станцию и сделался посредником между станцией и своими соотечественниками. Гордый старшина туркмен, скоро усвоив себе наш образ жизни и привычки, не пожелал себя стеснять ни в чем; он не щадил денег, роскошью обставил свою саклю и зажил на станции, как истый барин, угощая своих друзей русских; к нему привозились из России самые дорогие вина,