В тупике - [69]

Старик и на этот раз так тихо пробормотал стихи, что Кафар снова не разобрал ни слова.

Издали, под вой сирены, надвигалась на перекресток пожарная машина. Регулировщик остановил все движение, и пожарная пулей пронеслась на красный свет.

Старик воздел руки к небу:

— Спаси, господи.

Они посидели молча, наблюдая, как попрошайничает на своем месте цыганка с ребенком. Вдруг старик показал на высокого, как жирафа, худого мужчину, который направлялся от перекрестка ко входу в сквер.

— Обрати внимание на этого человека, сынок. Он сейчас подаст милостыню, и никто не увидит, сколько именно он подаст, потому что этот длинный постарается заслонить цыганку собой. Я-то его хорошо знаю, он в одном доме со мной живет, на одном этаже — у нас двери напротив. Знаешь, кем он работает? Начальником цеха на обувной фабрике. Поговаривают, что крепко проворовался, что сейчас его делом занимается милиция. Вот потому и вспомнил он теперь о боге, милостыню раздает. Раньше ему все нипочем было, а если в его дверь, упаси господь, стучался нищий, так он прогонял его или вообще не открывал дверей.

И в самом деле, этот худой и длинный мужчина подошел к нищенке и, загородив ее спиной, торопливо достал что-то из кармана, бросил цыганке в подол. Та быстро сунула это «что-то» за пазуху.

— Видел? Ты видел, все вышло, как я сказал! Не хочет, чтобы хоть кто-то знал, сколько он дает. И жена его, и дети такие же — все от всех скрывают. Обедать садятся — даже в Летнюю жару окна закрывают, занавески задергивают, чтобы никто не знал, что они едят. А все почему? — Кафар, как сонный, взглянул на него, пожал плечами. — Да потому, что и хлеб, который они едят, как и деньги, которые он дал нищенке, — все это нажито нечестным путем…

Старик вдруг начал задыхаться; Кафар посмотрел на него — его собеседник как-то вдруг посерел, то и дело торопливо облизывал губы, наконец, совсем помрачнев, взял трость, прислоненную к скамейке.

— Пора мне, — еле слышно пробормотал он, — мало того, что постарел, так еще и диабет заработал… Надо спешить, срочно укол делать. Вот видишь, и еще одна причина, по которой я не могу далеко уходить от дома. Ты уж прости меня, ради бога, за то, что я столько морочил тебе голову. Что же поделаешь — накипело, а поделиться не с кем. — Вставая, он улыбнулся, и лицо его покрылось тонкой сетью морщин.

Несмотря на кажущуюся ветхость, ходил старик быстро. Он торопливо пересек сквер, перешел улицу и скрылся во дворе здания, на которое показывал в начале разговора.

Кафар тоже встал, продолжил свой путь по улице, поднимавшейся в гору. «А что, — подумал он, — если пойти и посмотреть, что стало теперь на месте нашего старого дома?» Квартала их давно уже и в помине не было — словно и не занимал никогда здесь землю ни сам квартал, ни скромные двухэтажные домишки. Теперь на этом месте возвышалась махина нового семиэтажного здания.

Вдруг поднялся ветер — это был всесильный бакинский норд. Словно водяной поток, торопливо хватал он все, что подворачивалось, сметая, стремился унести с собой. Он швырял в глаза прохожим пыль и песок с мостовой, на тротуарах закружил хоровод из клочков бумаги и опавших листьев.

Закрывая глаза рукой, Кафар прошел еще немного вперед, пока совсем рядом не завизжали тормоза. Все еще прикрывая глаза, Кафар посмотрел в сторону мостовой — увидел там такси, высунувшегося чуть не по пояс шофера, какую-то растерянную женщину. Шофер такси кричал на нее:

— Ты что, ослепла, что ли? Машину не видишь? Себя не жалеешь — так обо мне подумала бы, из-за тебя семья без кормильца могла остаться!

Насмерть перепуганная женщина стояла перед самой машиной и никак не могла сдвинуться с места.

— Прости, братец, — сказала она наконец, — задумалась я, в самом деле тебя не заметила Да тут еще этот ветер… — Опомнившись, она быстро поднялась на тротуар.

Ему живо припомнилось, как приговаривал профессор, выписывая его из больницы: «Жизнь другая стала, нервная, кого ни возьми — у всех нервы, у всех нервная система расшатана. А что же им еще делать, бедным нервам, коли мы сами только и делаем, что треплем их друг другу?..»

Женщина ушла, а такси осталось — заглох мотор, и шоферу пришлось, осторожно подрулив к самой кромке тротуара, вылезти из машины и поднять капот. «Черт бы тебя побрал! — ворчал шофер, копаясь во Внутренностях машины. — Старье — оно и есть старье, того и гляди на ходу развалится! Сколько уже механику говорил, завгару — нет, поработай еще, план надо гнать, потерпи — не сегодня завтра новые получим… Когда они только кончатся, эти „завтраки“! Да ты же труп, труп, а не машина! А труп разве может выполнять план?!»

Резко выпрямившись, шофер ударился головой о крышку капота, смачно выматерился и тут вдруг обнаружил наблюдавшего за ним Кафара.

— Извини, ради бога, — сказал он, заливаясь краской, — совсем замучила, проклятая.

Кафар, ничего не ответив, пошел своей дорогой.

В нижней части города ветер дул слабее. Правда, норд завывал и здесь, но пыли летело гораздо меньше — потому что это был уже центр, а в центре всегда чище, чем на окраинах…

Тут-то он и встретил одного из своих бывших университетских друзей, поднимавшегося с корзиной в руках по Коммунистической улице. Кафар преградил ему путь, и тот, слегка опешив, долго смотрел на него сердитым взглядом, никак не узнавая. Наконец лицо его немного смягчилось.