В туманном зеркале - [37]
Наступает час, миг – один и тот же для всех, – и человеческие существа покоряются колдовству звезд. Они поднимают голову, запрокидывают ее, чтобы полюбоваться ими. Случается такое чаще всего тогда, когда звезды падают дождем, когда все вокруг дышит теплом, когда земля благоухает, когда знатоки называют падающие звезды метеоритами, а поутру удивляются, что не нашли следов от этих метеоритов на своих огородах. Мнимая, но ученость, и пусть самая скудная, но поэзия всегда были чем-то милы Франсуа, а сейчас ему было интересно, почему лежащая с ним рядом женщина по имени Муна, всегда ровная и очень ласковая, не дивилась нежданному беззаконному звездопаду у себя над головой. Вот одна из звезд безрассудно разделила небо пополам между Инвалидами и Монмартром и сгорела в своем мерцающем полете. Франсуа обернулся к Муне и, оперевшись на локоть, смотрел на нее в мягком свете изящной лампы с матовым абажуром, поставленной между ними, – лицо Муны казалось нереальным, некий кинопризрак сороковых годов, которому он все пытался подыскать эпитет, но так и не подыскал. Франсуа никогда не задумывался о ее возрасте, скорее он отмечал качества, какие у нее появились с возрастом, и, как это ни смешно, они казались ему приобретениями, а не потерями.
– Тебя не пугают звезды? – спросил он. – Звезды, которые загораются, падают и опять загораются?..
– Но мы же видим всегда одни и те же звезды, – ответила Муна. – Я знаю, что какие-то из них умирают, гаснут, но наши звезды всегда на небе, наши или почти что наши…
Ресницы Франсуа дрогнули, он повернулся и улегся на спину, улыбнувшись про себя. Да, ничего не скажешь – суждение было женское и к тому же слишком уж уравновешенной женщины – такой женщине все может представиться собственностью, в ее глазах все неизменно и неподвижно. Однако сколько браков разрушилось из-за ощущения нерушимости и чувства собственности, сколько жизней скатилось в бездну, безумие, хаос? Сколько художников творили, не желая смириться с кошмаром неизменности? Шуман… и кто еще? Нет, к курсу истории искусств он сегодня вечером не готов. Они лежали на ковре в легких брюках, босые, и рядом с каждым стояло по бокалу с коктейлем, а открытая в небо балконная дверь предлагала им лицезрение звездных потусторонних миров. Все готов был принять Франсуа в этот вечер, все, кроме ощущения остановившегося времени, когда прошлое выдают за настоящее, а о будущем забывают вовсе… Но обсуждать подобные сдвиги сознания с женщиной он никогда бы не стал – не возникало желания, он и про себя-то иногда спрашивал, а не засела ли у него в голове какая-нибудь махистская дурь?
Франсуа придвинулся к Муне, погладил плечо и стал целовать грудь, вдыхая сумрачный запах духов, да, очень сумрачный для такой, казалось бы, безобидной женщины. Время перевалило за полночь. Сибилла наверняка уже мирно спала у себя в большой детской, куда ему выпало однажды счастье заглянуть одним глазком. И, должно быть, ей снится он, Франсуа, на кровати в доме на бульваре Монпарнас между двумя тихими двориками. И сон Сибиллы не казался Франсуа ложью. Сон ничему не противостоял, он был просто отдален от него, им просто снился один и тот же сон.
– Из чего вон тот твой свитерок? – спросил Франсуа у Муны.
Серо-голубой свитерок Муны напоминал нежнейшее облачко, пух, но чей – птичий, кошачий, одуванчиковый? – в общем, воздушный, но какой, Франсуа не мог догадаться.
– Он из… – начала она, – понятия не имею, из чего…
– Но стоит целое состояние?
– Да, конечно…
И Франсуа заговорил о другом, потому что разговор о свитерке был для него единственной возможностью поговорить о Сибилле, так он выяснял, чем сможет ее порадовать, «этакий мелкотравчатый Сван», – оценивал он себя.
Звяканье графина о стакан вторглось во взволнованный мучительный диалог фортепьяно с виолончелью, в могучий бетховенский прилив. У Муны был не один десяток пластинок, много опер (когда-то она собиралась стать оперной певицей), много классической музыки (два-три конверта, правда, остались нераспечатанными), что-то из Шопена, что-то смутно знакомое из Штрауса и еще много старых оперетт, которые Муна, похоже, прятала, а Франсуа всегда отыскивал. Ему нравились все эти вальсы, польки, чардаши, соблюдавшие строгие правила и в то же время такие кокетливые, веселые, но порой и с каким-то отчаянием: танцы, которые легко было сделать из радостных печальными, из быстрых медленными.
По ковру потянуло неожиданно холодным ветром, и Муна, вздрогнув, прижалась к Франсуа. Он перегнулся и достал из-за ее спины серо-голубой свитерок и накинул ей на плечи, хотя знал, что это не поможет. Слишком долго ей было холодно, так долго, что согреть ее мог только алкоголь, и, может быть, иногда он, Франсуа. Муна жила, дышала в каких-то иных пространствах, даже если любила его, если полюбила больше, чем предполагала. Муна… бедняжка Муна, которую в комедию жизни дурной режиссер ввел на пуантах, и она мечтала любить, петь и пить, как поют, пьют и любят в опереттах Штрауса, но оставалась, в конце концов, наедине с алкоголем, хоть и не теряла никогда благопристойности, и вот теперь, без всяких особых причин, всерьез влюбилась в Франсуа. Франсуа разобрался во всем этом не сразу, а вернее, как следует понял только сейчас. Может, потому, что они себе не лгали, не разыгрывали комедий, не внушали иллюзий. Они на самом деле были друг другу по душе, а не воображали это, не говорили этого, может, поэтому Муна и попросила его только об одном: поработать вместе с ней над пьесой, которая принадлежала другой, точно так же, как другой принадлежал и сам Франсуа. Он все понимал, но не чувствовал, что может сказать ей, что может всерьез поверить, будто между ними уже все кончилось. Как можно сказать «кончилось» о том, что никто не собирался длить, что даже не начиналось? Возможно, главной роскошью их недолгой истории, ее очарованием, возможностью ее и ее правдой и была та самая неспособность как Франсуа, так и Муны хоть однажды заговорить о себе в будущем времени. Ни слова об отдыхе вместе, о путешествии, ни одной совместной мечты. Их единственным будущим было туманное будущее театральной пьесы, которая им не принадлежала и не будет принадлежать никогда, что было заведомо ясно с самого начала. И вместе с тем пьеса была той единственной реальностью, которую они могли обсуждать совместно; в политических вопросах Муна слушала Франсуа, в поэтических пыталась ему подсказывать, хотя память у нее была не лучше, чем у него. Казалось, они должны были бы умереть со скуки, но, как ни странно, непосредственность настоящего и их собственная непосредственность протягивала между ними какие-то полусемейные, получувственные узы, связывая чем-то вроде привычки к непривычному, на что среди всех женщин, которых знал Франсуа, оказалась способна только Муна. А может быть, первым и главным связующим звеном был алкоголь, который и расслаблял их, и поддерживал ту целительную дистанцию, в которой нуждались их сердца? Да, было бы легко, было бы очень удобно свести все особенности Муны к этой одной ее склонности, в общем-то такой естественной, распространенной да и скрываемой очень рассеянно, и этой же склонности приписать отсутствие любых просьб и любовных призывов, хотя порой Франсуа на протяжении целого часа выискивал, подстерегал, не мелькнет ли на ее аккуратно накрашенном детском личике что-то вроде страдания или обделенности, – ловил, ждал, но не дожидался.
Томимые жаждой настоящего чувства, герои Франсуазы Саган переживают минуты волшебного озарения и щемящей боли, обольщаются, разочаровываются, сомневаются и… верят безоглядно.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Там, где бушуют настоящие страсти, нет места ничтожным страстишкам. Противостоять большой любви почти невозможно, когда на твоем пути встречается кто-то единственный и неповторимый. И ради настоящего счастья можно пройти и через тяжкие муки.
Любовь — чувство загадочное. Никто не знает, как она приходит, как уходит. Герои романа Франсуазы Саган не задумывались о природе подлинных чувств. И только роковое стечение обстоятельств вынуждает их по — новому взглянуть на своих возлюбленных, жен и друзей, на свое прошлое и настоящее.
В романе Франсуазы Саган «Женщина в гриме» снова рассказывается о любви. О любви, в начале которой ни Он, ни Она не знают, к чему приведет их встреча. Быть может, к недолгой и неудачной связи, быть может, к порыву страсти, не оставляющей ничего, кроме стыда. Но уже невозможно отвести глаза друг от друга и страшно упустить возможность радостного сосуществования, наполненного светом и нежностью.На русском языке роман публикуется впервые.
Герои романов Франсуазы Саган, потомки Адама и Евы, как и все смертные, обречены, любить и страдать, ибо нет и, наверное, не было на Земле человека, насладившегося любовью сполна...
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ опубликован в журнале «Уральский следопыт» № 9, сентябрь 2002 г.
Когда Карла и Роберт поженились, им казалось, будто они созданы друг для друга, и вершиной их счастья стала беременность супруги. Но другая женщина решила, что их ребенок создан для нее…Драматическая история двух семей, для которых одна маленькая девочка стала всем!
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
Любви в шалаше не бывает – есть лишь мечта о ней, и, возможно, этой мечте не стоит воплощаться. В классическом романе Франсуазы Саган «Сигнал к капитуляции» воплощенная мечта, как бы пленительна ни была, обречена с первого мгновения – и, тем не менее, прекрасна.«Неверность – это когда тебе нечего сказать мужу, потому что все уже сказано другому».
Любовь – чувство загадочное. Никто не знает, как она приходит, как увядает. Герой романа Франсуазы Саган «Прощай, печаль» никогда не задумывался о природе подлинных чувств. И только роковое стечение обстоятельств вынуждает его по-новому взглянуть на своих возлюбленных, жену, друзей, на свое прошлое и настоящее.
Обреченная любовь пылкого и взбалмошного юноши и зрелой женщины, измученной равнодушием и изменами любовника, камерный танец двух пар на долгом и порою грустном пути в вечность – в романе классика французской литературы Франсуазы Саган «Любите ли вы Брамса?».
Творческий, тонко чувствующий человек сталкивается с машиной нечеловеческого бытия в оккупированной Франции, пытается быть порядочным, ищет выход, не находит и в итоге принимает единственно правильные, пусть и страшные решения – в поразительном романе современного классика Франсуазы Саган «Рыбья кровь».Счастье мимолетно и лживо. Вечной бывает только печаль.