В тумане тысячелетия - [77]

— Спеши же домой, к отцу. А остальное предоставь воле богов! — посоветовал старик. — Перестань тревожить своё сердце. Всё будет так, как ты желаешь. Порукой тому — моё слово.

Эфанду в это время заметили бывшие на берегу женщины. С радостными криками они бросились к ней и окружили её.

— Наши! Наши! — слышались восклицания. — Только отчего на ладье Фритьофа чёрные паруса? Кто ведёт их? Сейчас они будут здесь!..

16. Встреча

сё ближе подвигалась возвращавшаяся флотилия. Жители Сигтуны от мала до велика высыпали на берег, с нетерпением ожидая, когда наконец ладьи станут у берега и воины высадятся с них. Несколько челноков с особенно нетерпеливыми пустились в открытое море навстречу ладьям. Всем интересно было узнать, почему поставили чёрные паруса на ладье викинга Фритьофа.

Вышел на берег и старый Бела. Почтенный конунг старался по возможности казаться бодрым, но, увы, лета сказывались... дрожали старые ноги, колыхалось, как дерево в бурю, немощное тело. Старику приходилось опираться на руку своего друга и соратника Рогвольда.

Собравшаяся на берегу толпа с почтением расступилась перед старым конунгом, пропуская его ближе к берегу. Эфанда, увидев престарелого отца, поспешно кинулась к нему навстречу. Старик нежно погладил её по голове и опёрся на её плечо.

— Замирает, я думаю, и твоё сердечко, дочь моя! — шутливо заметил он. — На этих ладьях, верно, есть молодец, который похитил его. Так?

— Что ты, отец! Нет, нет! — смущённо воскликнула Эфанда, а щёки её так и заалели румянцем. Бела заметил это и усмехнулся.

— Что же, дочь! Дело молодое... Когда-то сердце твоей матери покойной так же трепетало, как подстреленная птица, когда подходили к берегу ладьи с возвращавшимися воинами... Но только что это могло бы значить? Чёрные паруса на ладье викинга — признак несчастливого похода или смерти вождя... Что же случилось?

— Я вижу много новых ладей! — сказал Рогвольд. — Не на наших верфях построены они.

— Нет ладьи Святогора, — тихо заметила Эфанда, не будучи в силах скрыть овладевшего ею волнения.

Ладьи подошли совсем близко к гавани. Паруса на них были уже спущены, мерно ударяли по поверхности воды вёсла. При свете дня можно было различить воинов, толпившихся на палубах.

— Что я вижу! — воскликнул Рогвольд, у которого зрение было посильнее. — Гляди, мой конунг! Скажи мне, что я не ошибаюсь! Мне кажется, что это он...

— Кто? Кто, ради Одина, скажи! — тревожно обратился к старому другу Бела.

— Вот, видишь, ладья... на ней молодые ярлы Аскольд и Дир. Я узнаю их!

— А рядом с ними наш Святогор! — прячась за плечом отца, прошептала Эфанда.

— Да, он!.. А около него? Этот статный, высокий... Кто это? Да ведь это Олоф!.. Наш молодой викинг, сын твоего брата!

— Не может быть! — вскричал Бела. — Столько лет мы считали его погибшим.

— А между тем это он! Клянусь гремящим Тором! Но вот они спускаются в челноки... сейчас все будут здесь, и мы узнаем правду!

Старый воин пребывал в большом волнении. Не меньше его волновалась и Эфанда. Бела, заметив это, с тревожным любопытством поглядывал на дочь.

«Кого она так ждёт? Кто из воротившихся мил её сердцу? — раздумывал он. — Неужто Святогор?»

Между тем воины из челноков вышли на берег, и все они стройными рядами направились к Беле.

— Приветствуем тебя, наш конунг! — говорили они.

— Приветствую и вас, храбрецы! — отвечал Бела. — Послал ли Один вам удачу в вашем деле? Отчего в ваших рядах я не вижу многих? Где Освальд? Где Рулав? Где мой старый соратник Голфдан?

— Увы! — послышался ответ. — Все они теперь среди храбрых в Вальгалле...

— Горе! Большое горе! Но они умерли, как подобает храбрым воинам?

— О да! Все они смело глядели в лицо смерти... Нет и Фритьофа с нами. И он теперь пирует с храбрыми в чертоге Одина.

— Горе! Но что за пришельца я вижу между вами? Кто этот юный, черты которого мне кажутся знакомыми?

Бела указал на стоявшего рядом со Святогором молодого норманна. Это был Олоф, встречу которого со Святогором мы видели в одной из предыдущих глав.

— Дядя! Неужели и ты не узнаешь меня? — воскликнул он, кидаясь в объятия старика.

— Олоф, Олоф мой! Любимый сын моего любимого брата! Ты ли это? Мы уже отчаивались увидеть тебя на этом свете!

На ресницах у Белы показались слёзы. Он с несвойственной его возрасту силой прижал к своей груди так неожиданно возвращённого ему племянника.

— И я, дядя, не надеялся никогда более увидеть родные места, — отвечал Олоф. — Все эти годы томился я в тяжкой неволе у врагов... Ноги мои были покрыты ранами — вражеские оковы разъели их. Солнечный свет не проникал ко мне в темницу, но я не терял надежды на избавление. И оно пришло в тот миг, когда я уже стал отчаиваться... Как посланник великого Одина явился в мою темницу он!

— Святогор! — воскликнул Бела, ласково взглянув на молодого варяга, державшегося всё это время скромно.

— Он, дядя, он! Так же, как и я, пленником, вместе с ярлами приведён был наш Святогор в моё мрачное узилище... Но без него никогда не удалось бы товарищам выручить всех нас из беды.

— Ты слишком хвалишь меня, Олоф! — скромно ответил Святогор. — Каждый из нас на моём месте сделал бы то же...