В тумане тысячелетия - [75]

— Нет, госпожа! Непонятны мне твои речи! — покачал головой варяг. — Кто ты, я не знаю. Почему вдруг заговорило твоё сердце, тоже непонятно мне... Не так думают и поступают женщины у меня на родине.

— Ваши женщины! — презрительно засмеялась хозяйка и отошла несколько в сторону. — Что ты мне говоришь о них! Они — замороженные куклы. Вместо сердца у них кусок льда, вместо крови — холодная вода... Нет, я вижу, тебе, норманн, ещё неизвестен пыл страсти. О, я сумею пробудить тебя... Ты поймёшь, что важи женщины — ничто перед жёнами франков.

— Наши женщины — матери и сёстры героев! — воскликнул с достоинством Святогор.

Он едва отдавал отчёт себе в своих словах. Чувствовал он, что всё в этой красивой женщине, так страстно говорившей с ним, чарует его, влечёт, будит нечто новое, неизведанное в его сердце... Но инстинктивно противился очарованию.

Слова его, казалось, ещё более разжигали волновавшее обольстительницу чувство страсти. Она подходила к Святогору всё ближе, не спуская с него восхищенного взгляда. Взор этот так и чаровал пленника, поднимая у него в сердце вихрь ещё неизведанных страстей.

— Норманн, я говорю тебе, — шептала сирена, — забудь всё прошлое, останься здесь навсегда. Покинь мечты о своих скалах. Люби меня. Я могущественна, всё кругом принадлежит мне: и этот город, и все богатства, которые в нём, мои... Люби меня, я буду твоей рабой до гроба. Через меня ты будешь славен и могущественен, ты будешь рыцарем, и все вассалы склонятся ниц перед тобой. Ты слышишь?..

Она легонько дотронулась до руки Святогора. Тот по-прежнему молчал, хотя с напряжённым вниманием ловил каждое её слово.

«Уж не исполняется ли предсказание колдуньи?.. Не через эту ли женщину обрету я власть над половиной мира?» — думал он.

— Прости, госпожа! Но речи твои мне непонятны, — наконец заговорил он. — Не так говорят в моей стороне женщины с теми, кого любят.

— Ах, ваша сторона! Опять ты о ней! Вечный лёд и холод. Слушай, страна франков прекрасна. Стань её сыном, и дорога к славе откроется перед тобой.

«Да, колдунья права!» — снова подумал Святогор.

Он закрыл лицо руками, но в тот же момент почувствовал, как руки красавицы обвили его шею и пылающие губы приникли в страстном поцелуе к его губам.

— Норманн, ты околдовал меня! — послышался страстный шёпот.

Голова Святогора закружилась. Отдаваясь весь охватившему его порыву, он крепко сжал в своих могучих объятиях красавицу-хозяйку.

Любушу, месть, Эфанду, товарищей — всё-всё позабыл в эту минуту Святогор.

15. На родимых берегах

ежду тем на далёком севере никто и не знал, какая судьба постигла храбрые дружины, отправившиеся искать ратного счастья. Ни одной весточки не приходило о смельчаках, и население полуострова томилось в ожидании.

Очень просты были нравы того времени. Конунг, не начальствовавший над дружиной, как мы знаем, ничем особенным не выделялся среди других, более знатных, обывателей древнего норманнского городка. Его уважали за былое, любили, шли к нему за советом, искали у него суда и справедливости, но в своей частной жизни он был самым обыкновенным ярлом. Таково уж было устройство древних норманнских королевств.

Старика Белу любили все без исключения. Он был справедлив, мудр, храбр и прост в обыденной жизни. Эфанда заботилась о хозяйстве отца, но она также вела жизнь, мало чем отличавшуюся от жизни других росслагенских девушек. Она была далеко не гордячка и потому пользовалась общей любовью — так же, как и её отец.

Но с тех пор, как молодой славянский варяг полонил сердце девушки, Эфанда стала чуждаться своих подруг. Ей почему-то казалось, что те не поймут волновавших её чувств, и она отдалялась от них. Более всего она любила в свободные часы посещать дротта Гиорварда, жившего в небольшом, основанном в честь громовержца Тора храме. Там она проводила время в долгих беседах со стариком, рассказывавшим ей часто про подвиги её народа, её отца, брата, которого она смутно помнила.

Выдался тихий денёк. Залив как будто успокоился. Волны не вздымались горами на его поверхности, ветер не так свирепо ревел на просторе, проглянуло уже солнышко и озарило своим приветливым светом успокоившийся на несколько часов залив.

Эфанда решила воспользоваться возможностью и посетить своего друга дротта. Старик Бела мирно беседовал со своими соратниками, вспоминая старину, и девушка вполне свободно могла уйти из дому.

Северная девушка вовсе не знала той неволи, в какой должны были проводить с детства жизнь девушки других народов. Поэтому Эфанда могла совершенно свободно оставить свой юнгфрубур и отправиться в продолжительную прогулку.

Бедная девушка совершенно истосковалась за последнее время. Сердце её ни на минуту не знало покоя. Любовь к грустному пришельцу овладевала ею всё более. Эфанда скучала, томилась, и не с кем было ей поделиться своими чувствами. Не могла же она, дочь конунга, открыться в любви к дружиннику её отца, не зная даже, разделит ли он когда-нибудь её чувство...

Одна, оставив всех своих подруг и велев рабыням не следовать за ней, вышла Эфанда на берег залива. Невдалеке чернел густой жертвенный лес, в котором и жил старый дротт, с детства ещё ставший другом и наставником девушки.