В тихом омуте - [12]

— Дело в том, — сказал Гарри, — что Телма видит сны наяву. Ничего серьезного, разумеется, но время от времени ей приходит в голову, что такой-то в нее влюблен. Это ни к чему не ведет. Через неделю она об этом забывает.

— Понятно.

— На этот раз — Рон. Когда-то был и ты.

— Я? Но почему? Господи Боже, я ведь даже не…

— Знаю, знаю. Все это — ее воображение. И она с ним ничего не может поделать. Просто в ее характере есть романтическая жилка. Ей доставляет удовольствие верить, что кто-то безнадежно влюблен в нее. По-моему, это укрепляет ее веру в собственное очарование. — Гарри вздохнул. — Значит, теперь она думает, что в нее влюбился Рон, это ее и встревожило? Так она тебе и сказала?

— Она сказала мне не только это…

— Бедняжка Телма. Сны наяву — это что-то вроде спиритических сеансов, на которые она ходит. На самом-то деле она в них не верит, да и нет у нее умерших, с которыми она хотела бы пообщаться. Просто хочет быть не такой, как все, хочет возбуждать интерес, ну, ты сам понимаешь, Ральф, да?

— Пожалуй.

— Никогда и ни с кем я так не говорил о своей жене, — торжественно изрек Гарри. — Надеюсь, ты меня за это не осудишь.

— Разумеется, нет.

— Спиритические сеансы — ее последнее увлечение, в это дело ее втянула наша соседка. А сны наяву начались, когда она была еще девочкой, от них она так и не смогла избавиться. Они как бы восполняют то, чего ей не хватает в жизни, создают волнующую воображение романтику. А я, при всем моем старании, пожалуй, не тот человек, который… скажем так: я продаю таблетки. Это не впечатляет, как я понимаю. Вот ее сны наяву и восполняют этот пробел хоть в какой-то мере.

«А может и в полной мере», — сказал про себя Тьюри, но вслух произнес:

— А ты не думаешь, что сны наяву — дело опасное?

— Не для Телмы и не для меня. И откуда в них опасность?

— Долгий сон может смешаться с реальностью.

— Но послушай, Ральф, ты слишком уж критически к этому относишься. Я понимаю, ты желаешь нам добра, но не всегда такая точка зрения оказывается оптимальной. Телма и я, мы счастливы, что мы такие, какие есть. Если сны наяву восполняют какие-то несоответствия в ее жизни…

— Ты сам себе противоречишь.

— Ну ладно, — сказал Гарри, и в голосе его впервые прозвучали нотки раздражения. — Это мое дело. Я могу противоречить себе и хоть уйти со сцены, черт побери, если мне это придет в голову.

— Безусловно. Ну и валяй.

Гарри закурил сигарету, потом снова заговорил, но уже более мягким тоном:

— Ты умный парень, Ральф, у тебя глубокие мысли, ты знаешь кучу вещей, о которых мы, твои друзья, не имеем представления, потому что у тебя высшее образование и все такое прочее. Только…

— Только что?

— Не пытайся подвергать анализу Телму. Я люблю ее такую, какая она есть. Пусть себе видит сны наяву.

— Да на здоровье, мне-то что.

— Самое удивительное в моей жизни — это женитьба на Телме. И ничто на свете не заставит меня изменить отношение к ней. Я ни за что не сделаю ничего такого, что изменило бы сложившуюся между нами связь.

— Тебе и не надо будет ничего делать, — заметил Тьюри, но урчанье мотора и грохот бьющихся о скалы волн заглушили его слова. Повторять их он не стал. «Значит, вот как обстоят дела, — подумал он. — Гарри хочет остаться на седьмом небе. И пусть его».

Оставшиеся несколько миль проехали не то чтобы молча, — Гарри принялся насвистывать какой-то веселый мотив, — но, во всяком случае, разговора не возобновляли. Тьюри не обращал внимания на свист, а думал о Телме, пробовал разобраться в ее образах, возникших в его воображении этой ночью.

Первый из этих образов, разумеется, — Телма, жена Гарри, невысокая спокойная женщина приятной наружности, которой перевалило за тридцать. Знает толк в стряпне и в домашнем хозяйстве, и, казалось бы, ее ничто не интересует вне стен дома из красного кирпича, приобретенного Гарри после их женитьбы. Тьюри всегда считал ее глуповатой, ибо она почти не высказывала собственных суждений и замечаний, а без конца ссылалась на Гарри, точно его верный отголосок: «Гарри совершенно прав… как сказал Гарри не далее, чем вчера… Гарри сказал, и я с ним согласна, что…» Со стороны казалось, будто она из тех женщин, которые не хотят самостоятельно принимать какие бы то ни было решения и не способны что-либо задумать или вообразить. Даже ее недавнее увлечение спиритизмом и всякого рода предчувствиями возникло под влиянием соседки.

Однако мысль Ральфа тут забегала вперед, потому что спиритические сеансы, строго говоря, относились ко второму образу Телмы, женщины, видящей сны наяву, которая подкармливала свою посредственность сочными кусками мечтаний, пока эта самая посредственность не раздобрела настолько, что сама Телма не могла ее узнать. Благодаря такому столу Телма превратилась в женщину, наделенную уникальными психическим возможностями, в femme fatale, в которую мужчины безнадежно влюблялись. Вообще сны наяву — девчоночье занятие, а Телма давно уже не девчонка. А может, она и не видит сны наяву. Ральфу пришло в голову, что Гарри все это выдумал, спасаясь от горькой правды, заключавшейся в том, что Рон Гэлловей крутит любовь с его женой.