В тени алтарей - [218]

— Расскажи хоть толком.

— Встретил я вчера Мяшкенаса. Поболтали немного. Вот он мне и говорит: «Слушай, не можешь ли ты предостеречь милого Васариса, а то как бы он не попал в историю. Мне, говорит, Индрулис рассказал подозрительные вещи. Неудобно, говорит, как-никак, директор гимназии, известный поэт… Жалко, мол, человека!» Черта с два жалко, думаю. Завидуешь ты, вот что! Я и не подумаю предостерегать тебя, скорей подзадорю. Будь мужчиной и не обращай ни на кого внимания!

Васарису было противно все это слышать, и он ничего не ответил Стрипайтису.

— Глауджювене-то, оказывается, бывшая докторша из Науяполиса, — продолжал депутат. — Я был с ней когда-то знаком. Теперешний муж ее ловкий спекулянт, бестия. Поведи и меня как-нибудь к ним. А баронессу помнишь? Невредная бабенка была!

— Где она теперь? — полюбопытствовал Васарис.

— Черт ее знает. После войны в Литву не вернулась. Имение во время земельной реформы разбили на участки, в центральной усадьбе сидит уполномоченный барона.

После ухода Стрипайтиса Васарис долго шагал по комнате, размышляя о том, как легко в Каунасе приобрести дурную славу. Люди варятся здесь в собственном соку и, преследуя других, дрожат за свою шкуру. Одно было ясно: Индрулис начал действовать и поступил неглупо, избрав поверенным профессора Мяшкенаса.

Почти в то же самое время услыхал Васарис подобное же предостережение из уст Варненаса. Однако историк литературы отнесся к сплетне серьезней, чем Стрипайтис.

— Мне очень жаль, — сказал он Васарису, — что эта милая, веселая девушка, с которой я познакомился когда-то на твоих проводах, так изменилась. Я еще тогда замечал, что вы льнете друг к другу, как мухи к меду. Но теперешняя госпожа Глауджювене, право, не заслуживает твоего внимания. Влипнешь в какую-нибудь глупейшую историю, потом у всех на языке будет твое имя.

Заботливость товарищей начала изрядно раздражать Васариса. Он уже готов был поступить им назло. Поэтому, выслушав Варненаса, Васарис резко ответил:

— Так что ж? Может быть, ты и сам состоишь в числе моих аргусов?

— При чем же тут аргусы? Прими это как дружеское предостережение, и больше ничего.

— Ну и спасибо. Только я считаю такие разговоры бессмысленными. Я ведь и сам недоволен своими отношениями с госпожой Глауджювене и вскоре прекращу их, но совсем по другим мотивам. Все вы хотите отпугнуть меня от Люции ссылками на ее дурную репутацию, угрозами «неприятных историй». Но я не придаю этому никакого значения. Я ее знаю лучше вас всех, знаю, почему она стала такой, понимаю ее и мне ее жаль. По моему глубокому убеждению человека надо судить по всей его жизни, а не по отдельным поступкам. Пережитые в прошлом страдания могут оправдать или хотя бы объяснить позднейшие заблуждения.

— Напрасно ты горячишься, — сказал Варненас, — вся эта философия, может быть, и верна, но в обыденной жизни мы в такие тонкости не вдаемся и вынуждены довольствоваться обычным здравым смыслом, оглядываясь на общепринятые нормы поведения и общественное мнение. Ничего не поделаешь, раз мы живем в обществе, то должны с ним считаться, хоть оно и несовершенно. Иначе невозможна социальная жизнь.

— Нет. Если я твердо уверен в противном, то и не буду считаться.

Варненас скептически улыбнулся.

— Извини, но если это не хвастовство и не поза, то просто праздная болтовня.

— Ты хочешь сказать, что я до сих пор считался с общепринятыми нормами?

— Да.

— Не думай, что я поступал так из уважения к ним.

— Так почему же?

— У меня не было твердого, ясного мнения.

— Вряд ли оно у тебя будет когда-нибудь.

— Правда, я слишком долго взвешиваю pro и contra[200], поэтому мне необходим был сильный внешний стимул.

Тут они, как это часто бывало, увязли в анализах и рассуждениях, пока Варненас не заметил:

— Вот куда мы заехали. Начали с госпожи Глауджювене и добрались до этических и психологических проблем.

— Все пути ведут в Рим, — закончил разговор Васарис.

Проводив Варненаса, он еще долго думал о своих отношениях с Люцией. Хотя Васарис и утверждал, что предостережение товарищей и общественное мнение не имеют для него значения, однако после разговора с Варненасом вся неблагопристойность этих отношений стала для него еще очевидней, тем более, что он и сам осудил их. Но порвать с Люце без борьбы с самим собой он не мог, а решиться на эту борьбу в конце концов его заставила Ауксе.

Через два дня после разговора с Варненасом Ауксе позвонила Васарису и попросила немедленно прийти поговорить о чем-то очень важном, касающемся их обоих. Васарис сразу понял, что ей уже все известно и что разговор будет серьезным, а может быть, и решающим.

Ауксе приняла его как обычно, поздоровалась так сердечно, что Васарис даже подумал, что она еще ничего не знает и хочет говорить о чем-то другом. Однако с первых же ее слов он понял, что это не так.

— Я просила тебя прийти, — начала она, — чтобы объясниться с тобою по поводу того, что произошло за последние две недели. Мне кажется, я имею на это право после нашей последней встречи. Мне будет легче, если ты скажешь, что знаешь, о чем я хочу говорить.

— Да, Ауксе, знаю, — признался Васарис. — Ты услыхала от Индрулиса или от кого-нибудь еще об экскурсии по Неману в троицын день, а может быть, и о моем визите к госпоже Глауджювене.