В тени Альгамбры - [11]

— Я старая женщина, — говорит она, — много ли мне надо? Но перед смертью мне хочется увидеть Педро.

К счастью, Гранада — это не только городское и провинциальное управление. За те немногие дни, что я в ней пробыл, я познакомился с разными людьми — хорошими, посредственными, дурными. Но все они стараются как можно меньше думать о государстве и режиме. Возможно, одни, точнее, люди с деньгами, и считают, что сам по себе он полезен, другие же просто не знают, каким образом от него избавиться. Они уходят в личную жизнь, чтобы только было чем дышать, как страусы, прячут головы перед всем, что делается в стране, иной раз прямо-таки напоминают сурков в зимней спячке.

Вот дон Антонио А. П., старый, удивительно толстый спекулянт с длинным носом и туго набитым бумажником, хотя никто толком не знает, чем он торгует. Изо дня в день он ходит, нет, не в клуб, а в «Швейцарское кафе» напротив почтамта, единственное большое кафе во всей Гранаде наряду с бесчисленными мелкими барами. Правда, официально оно давно уже именуется «Кафе Гранада», однако посетители продолжают называть его по-старому. В «Швейцарском кафе» дон Антонио встречается с другими спекулянтами, которые провертывают там свои делишки друг с другом и за счет друг друга, а также с адвокатами, которые ведут за донов процессы, когда они друг друга надувают. Там продают различные продукты с Веги[4], имения, дома и земельные участки, распределяют подряды на строительные и другие работы, открывают под высокие проценты и взыскивают кредиты, занимаются спекуляциями на бирже, составляют и оспаривают завещания. Нет такой законной или незаконной сделки, которую там так или иначе нельзя было бы заключить. Ни у дона Антонио, ни у его, как правило, более подбористых дружков нет своей конторы — ее более чем полноценно заменяет кафе.

Сеньор Мартинес — тоже старый мошенник, хотя его следует искать не в «Швейцарском кафе», а в убогой, наверное меньше чем в два квадратных метра бакалейной лавочке на реке Дарро. Это худощавый человек с удивительно массивным, похожим на свеклу носом. В автомобильной катастрофе он потерял ногу и ходит на костылях. Однако дела его отнюдь не хромают. Лавка не единственный источник его доходов, он владеет еще и несколькими жилыми домами, которые сдает внаем. Родился он в бедной семье, но много лет назад выиграл в лотерею два миллиона песет. Он не промотал их, а роздал под краткосрочные закладные на недвижимость с высоким процентом, роздал мелким землевладельцам, нуждающимся в деньгах, а еще лучше — оказавшимся на финансовой мели. Когда должник, как он и рассчитывал, пропускал срок уплаты процентов, Мартинес требовал возврата ссуды и, если тому не удавалось быстро найти нового кредитора, безжалостно требовал аукциона, на котором и скупал имущество должника за ничтожную сумму залога. Не удивительно, что хромой Мартинес пользуется не очень-то доброй славой среди тех, кто его знает.

Достопочтенный судья И. нравится мне значительно больше, хотя, конечно, за свою роскошную квартиру в старом феодальном дворце он платит не из одного только жалованья. Он хороший, добросовестный юрист, у него солидная библиотека, в которой не только книги по специальности, но и художественная, и историческая литература, его погреб отлично укомплектован винами и горячительными напитками, которыми он при случае с чисто испанским гостеприимством потчует своих посетителей. Он старый приятель Хосе по деревне и принимает его очень сердечно, хотя ему отлично известно прошлое и политические взгляды моего друга. Разумеется, он не говорит о политике, да и к чему говорить? Мало-помалу до меня начинает доходить, что есть два сорта испанцев: те, которые славословят Франко, — их немного, — и те, которые в разговоре с иностранцем вовсе не упоминают его имени, — их большинство.

Особенно сердечно приветствует Хосе еще один, на этот раз более молодой с усами человек, воздерживаясь, впрочем, от всякой аффектации, — как-никак, мы все-таки на улице. Этот бледный человек пишет стихи и новеллы, на гонорары с которых он не может прокормить свою семью. Вот почему он счастлив, что может сотрудничать репортером в гранадской фалангистской газете «Родина», хотя газета эта, издающаяся тиражом всего в три тысячи экземпляров, никак не может порадовать его жирными гонорарами. (Другая провинциальная газета, католический «Идеал», выходит тиражом в двенадцать тысяч экземпляров, хотя и это не бог весть какая потрясающая цифра.)

— Этот парень себе на уме, — сказал мне потом Хосе. — Он остерегается высказывать в своей газете собственное мнение, за что впоследствии, быть может, придется отвечать. Он сообщает факты или берет интервью. Он чует, что придет время, и все в Испании переменится. По этой же причине он старается быть со мной в хороших отношениях.

Тетушка Кармен с утра до вечера заправляет своей чуррерией на улице Кармен, и можно только гадать, слыхала ли она хоть раз в жизни что-нибудь о политике, так гордо, вне потока времени, стоит эта полнотелая с высокой грудью женщина за сковородкой, на которой скворчат в масле чуррос — особый вид толстой, короткой вермишели. Любители этого блюда жуют тут же стоя. Чуррос были и при монархии, свободно продавались и при республике, а у фашистов совсем другие заботы. Возможно, добрая женщина думает, что коммунисты, если они придут к власти, захотят есть ее чуррос бесплатно. Ну а если они будут платить, она, разумеется, будет за милую душу продавать чуррос и им. Она рада, что ее сын работает за границей, там он зарабатывает гораздо больше. Хосе привез ей от сына конверт, в нем банкнота — это-то всегда пригодится!