В темном-темном лесу - [14]

— Вран, ты что ли?

— Я, Гликерия Афанасьевна.

Фигура вышла на свет моего магического коридора и оказалась невысоким худощавым мужчиной с бронзовой кожей и черными, как смоль, волосами.

— И как все это понимать? — беззлобно поинтересовалась я, кивнув сначала на деактивированный артефакт, а потом на то место, где минуту назад стояли полчища монстров.

— Касьян Трипетович кланяться велел, — почтительно склонил голову давний слуга нашего семейства. — А еще спросить, когда ты, матушка, обратно домой воротишься? Хозяину с тобой потолковать нужно.

О! Знать Марьюшкин леший передал-таки супружнику мой ответ на его послание.

— А отчего же вы с Касьяном Трипетовичем вместо того, чтобы задать свои вопросы мне напрямую, устроили такой балаган? Слабых женщин побеспокоили, среди ночи разбудили, волноваться, опять же, заставили.

— Это они-то слабые? — вытаращил глаза Вран. — Твои хранительницы, матушка, так иллюзии магией поливали, что, я уж думал, и мне самому достанется.

Достанется, не сомневайся. Узнает Глафира на кого она с подругами столько сил потратила, жаркое из тебя приготовит.

— А обратиться лично к тебе, Гликерия Афанасьевна, у меня не было никакой возможности. Я ж вроде как нечисть, а на твои границы от нечисти чары наложены.

— На этом лесу висят точно такие же чары, — заметила ему.

— Такие да не такие, — возразил Вран. — Эти в разы слабее будут. Простых анчуток они действительно на расстоянии держат, а мне их взломать — раз плюнуть. У тебя же защита, что стена каменная, не взять ее никак. Пришлось в обход идти. А к яге твоей я за помощью обращаться побоялся.

Стукнуть его, что ли? Побоялся он, врун крылатый. Впрочем, по собственному почину Вран Воронович такую свистопляску бы не устроил, оборотень он хитрый, но тихий. Тут затейник другой.

— Хорошо, — кивнула я. — Залететь на территорию моего леса ты не смог. Однако это, по сути, вовсе не обязательно. У твоего господина в мою избу есть прямой доступ. Отчего же он им не воспользовался?

В глазах мужчины мелькнул испуг.

— Что ты, матушка! Как можно? По чину ли это Касьяну Трипетовичу?

— А почему бы и нет? — начала заводиться я. — Он хочет поговорить? Я не против. Пусть сам ко мне придет и выскажет все, что желает. Для родной жены можно разок задницу от кресла оторвать. Так ему и передай.

— Передам, — со вздохом кивнул Вран. — Ох и рассердится же господин…

— Это его дело.

— …даже больше, чем сегодня, когда он узнал, матушка, что ты, мужняя жена, с чужим мужчиной вино пила и за руку держалась.

Нарастающее раздражение превратилось в откровенную злость.

— Вот значит как, — нарочито спокойно сказала я. — Давно ли, Вран, у твоего господина память отшибло? Забыл, как сам в отсутствие жены куролесить изволил? Только я в лес переехала, как он весь дворец девками забил! Что ты на меня таращишься, Воронович? Мне о всех его похождениях в подробностях докладывали. И о княжне краденой, и о ведьмах заморских, и о многом другом. Знаешь, Вран, что-то мне подсказывает — со всеми этими женщинами Касьян, женатый мужчина, вел себя гораздо свободнее, нежели я с Дмитрием.

Теперь собеседник смотрел на меня едва ли не с ужасом.

— Что ты матушка, что ты! — воскликнул он. — Неправда все это. Не изменял тебе господин, даже не думал!

— Было бы странно, если б ты сказал мне что-нибудь другое, — хмыкнула я. — Ладно, хватит лясы точить. Касьяну передай, что в Навь я не вернусь. Если он хочет поговорить, опять же, пусть приходит ко мне сам. Заодно и развод наш обсудим. Кстати. Коль еще раз вы с Трипетовичем на подведомственных мне землях свистопляску устроите, общаться будем по-другому. Ты меня услышал?

— Услышал, матушка.

— Вот и хорошо. Бывай, Вран.

ГЛАВА 4

— Помнишь, Афанасьевна, было у тебя на днях предчувствие, будто ты в скором времени в стольный город соберешься?

— Ну?

— Так вот, время это, кажись, пришло.

Вздохнула и сделала глоток кофе.

После беседы с Вороновичем домой я вернулась настолько уставшая, что, сбросив на пол платье и туфли, рухнула на кровать и мгновенно заснула. В себя пришла ближе к десяти часам утра, а потом до вечера почти с наслаждением занималась обычными делами.

Поэтому сегодня, на следующий день, чувствовала себя легко и хорошо.

— Что опять случилось?

— Ничего страшного, — поспешил ответить Пафнутий. — Иван Никифорович, княжеский колдун, письмецо через нашего гуся передал. Пишет, что на одного из молодых барчуков хворь напала. Вроде как проклял кто-то парня, да так сильно, что он облик человечий почти потерял.

— Шерстью оброс да рога отрастил?

— Нет, внешность у него, вроде, не изменилась. Он только воет по-звериному, бегает на четвереньках и ходит под себя.

Ого! Видать, сильно юноша кому-то насолил.

— А что, Никифорович сам справиться не способен?

— Кто его знает, может, и способен. Пишет: посоветоваться надо. Он хотел было его к тебе в лес привезти, да родные не позволили. Стыдно им и страшно — вдруг кто знакомый парня в таком непотребном состоянии заприметит? Обещали щедро заплатить, если целительница сама к ним в палаты придет.

— Можно подумать, мне нужны их деньги.

— Копейка лишней никогда не будет, — наставительно сказал Пафнутий. — Заодно к аптекарю зайдешь, травок кое-каких купишь.