В тебе моя жизнь... - [408]

.

Марина только вежливо улыбнулась ему в ответ, пока Василий Терентьевич представлял ее собравшимся в комнате. Поглядим, насколько правдивы ваши слова, полковник, поглядим.

Сначала она не вступала общее обсуждение разногласий, возникших по поводу речки и мельницы на ней стоящей, внимательно слушая доводы противоположной стороны, основанные в основном на том, что хозяйка Завидова стушуется перед напором, проявит истинно женскую уступчивость. Но когда курляндец замолчал (а именно он говорил, сам хозяин Милорадово отмалчивался), Марина заговорила, подав знак своему управляющему разложить на столе карту губернии.

— Господа, посмотрите сюда. Верно ли, что Хладка берет истоки на вашей земле, почти у границы Завидово? — ее собеседники кивнули, и она продолжила. — А свое продолжение она имеет на землях моего имения, и при этом ее длина протекания по ним в два раза с четвертью более чем длина протекания по землям Милорадово, верно? Вы настаиваете, чтобы мы платили вас ежегодную ренту за право пользования речкой. Хорошо, мы готовы платить вам, но будем делать это при одном условии. При раскладе, что вы поведали нам, вы пользуетесь бесплатно при мелении муки своими водами, но за пользование нашими водами необходимо платить ренту. Причем в том размере, что превышает длину ваших вод, ведь длина наших превышает ровно в два с четвертью раза, как я уже говорила. Значит, и рента, уплаченная за пользование нашими водами, должна быть ровно в два с четвертью раза выше.

— Reinster unsinn![572] — вспылил, выслушав ее, курляндец. Раев-Волынский же только откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. Марина не могла разглядеть, что за выражение сейчас было в его глазах — то ли его забавляла эта ситуация, то ли ему смешна была она сама со своими выводами и предложениями.

— Отчего же? — возразила Марина и повторила слова курляндца, сказанные им в самом начале разговора. — Только дела. Мы ведь не хотим упустить свою выгоду.

— А если мы поставим запруду на Хладке? — проговорил Раев-Волынский, трогая за рукав сюртука своего управляющего, перехватывая у него ныне инициативу в этом разговоре. — Тогда у вас воды не будет для мельницы.

— Но и у вас ведь ее не будет. Она встанет. Ближайшая мельница в верстах сорока отсюда. Дело ваше, куда возить зерно, — пожала плечами Марина. — К сожалению, ваш прежний управляющий перемолол не так много зерна этой осенью, как сообщил мне наш мельник. Значит, через несколько месяцев запасы муки в амбарах вашего имения подойдут к концу. А там как раз страда. Лошади нужны будут в первую очередь именно там. Протянете с меленьем, зерно погибнет к концу страды.

— Ну, эту трудность мы как-нибудь решим, сударыня, — усмехнулся Раев-Волынский. Марина тоже насмешливо улыбнулась ему в ответ.

— А потерю поля плодородного как будете решать? — она показала пальчиком на карту. — Рядом с истоком одно из ваших посевных полей. Одно из самых больших. Хладка питает его. Поставить запруду так, чтобы не затопить поле невозможно. Вы можете убедиться в этом сами, сударь.

Раев-Волынский некоторое время смотрел на нее, а потом кивнул.

— Хорошо, каковы ваши условия, сударыня?

— Прежние, господин Раев-Волынский. Всего лишь соблюдение прежних договоренностей, — уже более тепло улыбнулась Марина, предоставляя ему любоваться ею, что он и делал сейчас почти в открытую. Она ясно видела это, и от восхищения, что вдруг она разглядела в его глазах, вдруг заставило ее голову пойти кругом.

— Тогда договорились, — Раев-Волынский протянул ей руку для рукопожатия, и она протянула в ответ свою, скрепляя их договоренность. Она снова улыбнулась своему собеседнику, а потом сделала знак управляющему, и тот положил на стол перед хозяином Милорадова бумагу.

— Что это? Договор? — поднял брови тот. — Вы не верите моему слову?

— Я верю, — мягко проговорила Марина. — Но лишние доказательства в делах не помеха.

Он кивнул ей, соглашаясь, а потом поднес ее ладонь к губам, выпустив после с явным сожалением в глазах. Марина не стала задерживаться в конторе, более ей было здесь нечего делать. Потому она оставила мужчин, попрощавшись, и вышла к саням, что ждали ее у самого подъезда. Но прежде чем ей подал руку, чтобы помочь сесть, выездной лакей, что сопровождал ее в этой поездке, это сделал Раев-Волынский, что вышел из конторы вслед за ней.

— Позвольте мне заверить вас, как я восхищен вами, сударыня, и попросить у вас прощение за эту неприятную ситуацию. Блеск золота совсем затуманил мне разум, но блеск ваших глаз вернул меня из этого забытья, — Раев-Волынский снова прикоснулся губами к ее руке через кожу перчаток, когда помог ей занять место в санях. — Могу ли я нанести вам визит, сударыня?

— Не думаю, что настало время принимать мне визиты, сударь. Со дня ухода моего супруга еще не миновало полугода, — отказала ему Марина, искренне наслаждаясь ничем неприкрытым восхищением в его глазах, и он с сожалением отступил, позволяя саням тронуться с места.

Марина удалялась прочь от конторы, спиной чувствуя на себе взгляд мужчины, и вдруг поймала себя на том, что довольно улыбается, кутая лицо в мех ворота салопа. Впервые за последние месяцы она вдруг почувствовала себя снова хорошенькой женщиной, способной вызвать восхищение, и это наполняло ее каким-то восторгом, кружащим голову. О Боже, как грешно, ужаснулась она, одергивая себя. Прошло менее полугода, как схоронили Анатоля, а она…! Недаром тщеславие считается одним из грехов, недаром!