В тебе моя жизнь... - [407]

Василий Терентьевич покачал головой. По его лицу было видно, что ему жаль тех земель, в которые он столько лет вкладывал душу и свой труд, но такова была судьба многих владений дворян — они делились, переходя по наследству, либо как плата по долгам в другие руки.

Марина тем временем углубилась в книги, что привез управляющий, задавая ему то и дело вопросы. Щавелев удивлялся, как быстро схватывает эта маленькая женщина основы хозяйствования, как быстро вникает в самую суть. Вот и сейчас, водя пальчиком по графам с цифрами доходов и расходов одной из фабрик, она недовольно хмурилась, недовольная суммами долгов по выплатам за товар.

— Безобразие! Отчего ж такие суммы? Что не платят нам? Почти три четверти долга не оплачено?

— Требую-с, Марина Александровна, требую. Не платят. Нет, говорят, денег.

— А у нас их много что ли в долг товар отпускать так? Ну, ладно половина бы была. Три четверти!

— Грозил им уже. И судом, и тяжбой, не платят-с, — отвел глаза стыдливо в сторону управляющий. Ему самому было неприятно видеть такие цифры, но он человек подневольный все же, барин решал такие вопросы, а он лишь исполнял волю хозяина. Пусть иногда даже вразрез собственным мыслям.

— Только пугали? Не пугать надо! В суд подавайте, — отрезала Марина, и Щавелев поспешил заметить, что Анатоль Михайлович считал судебные тяжбы пустым и бестолковым делом, мол, больше денег на разбирательства уйдет, а товар не продадим.

— А сейчас мы его продаем? — язвительно спросила Марина. — Мы его дарим сейчас! В суд подавайте. На одного тяжбу повесим, другой трижды подумает прежде, чем с долгами тянуть.

Управляющий согласился с этим решением, в глубине души сожалея, что не настаивал на нем перед графом покойным. Быть может, и долги бы так не разрослись.

После, уже в самом конце разговора он поведал Марине о разногласиях, что возникли по южной границе Завидова, вернее, касательно мельницы и речи, на которой та стояла. Весной, выиграв тяжбу за наследство с побочным сыном предыдущего хозяина соседнего с Завидово имения, в наследство вступил племянник покойного и сразу принялся за дела поместья.

— Привез с собой нового управляющего. Курляндца, кажется. Тот вцепился во все дела, с которых можно денег взять, аки пес. Вот и до нас очередь дошла.

— До нас? Мы-то как связаны? — удивилась Марина.

— Мельница наша на Хладке стоит, а исток она берет в имении соседнем. Вот нынешний барин и решил, что может заставить нас платить за пользование речкой. Начало ведь она берет на его землях.

— Час от часу нелегче. Как это сложилось? Я думала, у нас договоренность с Милорадово. Мы мелем их муку бесплатно, а нам за это пользование рекой без всяких трудностей. Что с ней случилось, с договоренностью этой?

— Анатоль Михайлович на словах ее заключал, письменно не оформлял, — был ей ответ, и она прикрыла глаза рукой. Какая беспечность! Почему ее супруг был такой расторопный в канцелярии государя, но настолько недальновидный при управлении собственным имуществом? Разве не ведал, что сосед стар и немощен, а новая метла всегда по-новому метет?

— Отложим пока разбирательства, Марина Александровна? Глядишь, к весне, когда мельница начнет работу…

— Нет, не будем откладывать, — отрезала она. — И не будем более дел никогда откладывать. Быть может, мой покойный супруг не имел времени на разбирательства, но у меня его достаточно. Да-да, я сама приеду в контору, назначьте день. И узнайте мне, пожалуйста, до того дня вот что…

Марина надеялась сыграть на своем присутствии, на своем шарме и обаянии на этих переговорах, ведь мужчины привыкли вести дела только с себе подобными, и женщина могла пусть ненамного, но смягчить атмосферу обсуждения, качнуть весы судьбы в ее сторону. Но в первые же минуты своего нахождения в конторе ее управляющего, где тот назначил встречу по делу о мельнице, она сама растерялась. Всему виной стало не волнение перед этой важной для нее встречей, не тот насмешливый взгляд, которым встретил ее курляндец, сидевший за столом и повернувшийся к ней, едва она ступила в комнату. Виной этот стал высокий широкоплечий мужчина, стоявший у окна спиной к ней. Лучи столь редкого в это время года солнца играли в его волосах цвета спелой пшеницы, и в этот же миг Марине показалось, что это Сергей стоит в конторе, настолько схожи были фигуры и цвет волос. Ее сердце глухо стукнулось о ребра. Глупое, глупое сердце, которое желало, чтобы ее глаза не обманулись, чтобы Сергей был тут, а не с женой в имении.

Но вот мужчина обернулся, заслышав шелест ее платья, и Марина убедилась, что все же ошиблась. Это был совсем другой человек. Иного цвета глаза, более темные, иной изгиб носа и губ. Более резкие, более грубые. Зато улыбка, что коснулась губ незнакомца, придала этому лицу обманчивую мягкость и удивительное очарование. Такая улыбка призывала улыбнуться в ответ, но она не коснулась глаз мужчины, Марина ясно видела это, когда он приложился к ее руке, слегка холодной с ноябрьского морозца, и это притворство не смогло обмануть ее.

— Андрей Петрович Раев-Волынский, полковник артиллерии Его Императорского Величества в отставке, потомственный дворянин, — отрекомендовался незнакомец, опередив управляющего Марины, что по правилам должен был представить его. — Votre dévoué