В таежной стороне - [6]

Но роковой день летнего солнцеворота сломал все. Рудаков с сыном разглядывали картинки в новой книге, Варвара Сергеевна гладила белье, а Зина укладывала чемоданы — на днях вся семья поедет на юг, к морю.

— Папуля, а почему Мойдодыр сам грязный? — водя пальцем по уже измазанному рисунку, спросил Валя.

Сергей Иванович не успел ответить. Без стука распахнулась дверь, и в комнату влетела соседка.

— Война! Включите радио! — задыхаясь, выпалила она и выбежала из комнаты.

Глухой голос диктора подтвердил показавшуюся невероятной черную весть.

Варвара Сергеевна ахнула и, повторяя: «Господи, да что же теперь будет?» — бессильно опустилась на стул.

Зина стремительно схватила сына, стиснула его до боли и, прижав к груди, поцеловала испугавшегося ребенка.

Сергей Иванович подошел к столу и поднял дымивший на его белых брюках раскаленный утюг. Будто впервые в жизни осмотрел светлую комнату. Вытащил из кармана ненужные теперь курортные путевки. И машинально, подчиняясь привычке, вспомнил, что еще не знает о добыче руды за вторую смену. Подошел к телефону, но не позвонил. Шахта, заботы о плане, мирная жизнь — вдруг все куда-то отстранилось. Грозная судьба Родины резко изменила и его судьбу…

Рудаков, сидя за столом, перебирал фронтовые письма. Последним взял в руки лежавший в самом низу конверт с номерным штампом воинской части. Это письмо не стал раскрывать — короткие строки его запомнились на всю жизнь: командование с прискорбием извещало о смерти на боевом посту капитана медицинской службы Зинаиды Рудаковой.

На столе резко звякнул телефон. Рудаков вздрогнул и поднял трубку.

— Приехал? Здравствуй, здравствуй, Виталий Петрович! — Он с трудом возвращался к действительности. — Рассказывай, как дела. Что? С разведки звонишь? Сначала полагалось бы домой заглянуть… Сначала дело? Скажите, какая самоотверженность! Какой потрясающий трудовой героизм! Смешно. Ну, ладно, ладно, не кипятись, остынь и рассказывай, — утихомиривал Рудаков. — Еще бы! Об этой находке мы уже радировали в трест. С секретарем обкома встречался?.. Правильно насчет совести. Мучает, конечно… Что, что? О руднике сейчас вопрос не стоит?

Сергей Иванович нахмурился, медленно провел рукой по волосам.

— Виноваты сами, будем получше заниматься разведкой… Не хочешь ждать? Но у нас нет еще утвержденных запасов руды, проекта рудника… Верно, конечно, это вопрос только времени, но оно еще, видно, не пришло…

Рудаков встал с кресла и стоя продолжал разговор. Глаза его задорно блестели.

— Я понимаю тебя, но это преждевременно. И вообще поменьше шума… Нет, выход есть. Начнем с артели… Спасибо, обязательно зайду.

Он улыбнулся и повесил трубку. Снова вошла мать.

— Слыхал, Пашка-греховодник опять нашкодил?

— Пихтачев? Что еще он такое выкинул? — с тревогой спросил Сергей Иванович.

— Сказывают, снял всех артельных лошадей с вывозки дров для школы и за крепежником завернул.

— Так ли это? Даже Пихтачев не осмелится отменить решение райисполкома. Дрова-то — школе, — усомнился Рудаков.

— Пашка все может, для него законы не писаны, он артельный председатель, — съязвила мать. — Велел старателям бычков да нестельных коров запрягать и на роспусках возить лесины. Да еще наказывал — пусть бабы возят: дескать, они виноваты, что пацанов много, а артель здесь ни при чем!

— Час от часу не легче. — Сергей Иванович накинул на плечи фронтовую шинель.

Глава четвертая НОВАЯ ЖИЛА

Низкие, грузные тучи зацепились за горы и угрожающе повисли над тайгой; в воздухе носились и кричали птицы, предгрозье пугало их.

— Дай бог хорошего проливня, малость оживут наши гидравлики, — пробасил Турбин, подхлестывая Воронка.

Но желанного ливня и на этот раз не было. Капризный ветер резко изменил направление и унес тучи за горы. Небо стало опять беспредельно высоким и голубым.

Степанов и Турбин проехали изрытое поле с разбросанной по нему почерневшей ботвой картошки. Миновали золотые соломенные зароды высотой с двухэтажный дом и поднялись на открытый, безлесый увал. Внезапно до всадников донесся глухой шум водопада и так же быстро затих. Виталий Петрович вопросительно посмотрел на Турбина.

— Захарыч мутит?

— Он. Его мутенка здесь.

Степанов задумался. Почему-то вспомнился Борис Робертович и его нелепый берет. Откуда знает Борис Робертович отца? Почему так нахально улыбался при разговоре?

Под горку лошади пошли веселей, через несколько минут шум водопада послышался еще громче и вскоре опять заглох.

— Заедем к нему, — предложил Степанов и свернул с дороги к невысокой, похожей на каравай горе.

С горы сбегал ручеек, пропадая в размытом им же самим глубоком ущелье. Привязав к березам коней, Степанов и Турбин вошли в ущелье и осмотрелись.

На высоком краю разреза около деревянных ставен худенький парнишка внимательно глядел вниз, видимо, ожидая команды. Внизу содой старик с окладистой, на норвежский лад, бородой кайлил золотоносные пески, задирая почву после смыва пустой породы. А рядом огненно-рыжий, с плоским сломанным носом мужик в красной, подпоясанной веревкой рубахе грузил лопатой в тачку песок и отвозил на промывку к маленькой деревянной колоде. Старик, не замечая Степанова и Турбина, свистнул парнишке. Тот навалился животом на деревянный рычаг выпуска и обрушил в разрез бурный водопад. Вода обрызгала пришельцев и, сердито урча, бросилась по ущелью, волоча за собой породу, разливаясь мутными ручейками по широкой долине.