В световом году - [4]

всю утварь ударных задействовав враз.

Зловеще, щемяще, таинственно, чудно

с иудиным цветом сошлись обоюдно

колючие розы в сплетенье срамном,

не ведая тоже, что будет потом.

ОСЕНЬ В СКИФИИ

…Где Овидий, завидев, спешит из сторожки,

лавровишней венчанный бедняк,

          для кормежки

блудных пляжных собак,

наклоняя повинно плешивое темя,

словно тем признаваясь легко,

что и в старческой темени скудное семя

ищет, где глубоко,

кто-то выпотрошил содержимое грозных

присмиревших валов:

с перламутром толченым ракушечник слезный

вместе ждут холодов.

Сколько нежности в том, что уже потеряло

право быть на виду,

испарилось, пропало

в баснословном году!

…Словно рядом стрекочет размытая лента,

уходя в пустоту,

          и латентно

в темноте на свету

вижу пригоршни позеленевшей монеты,

тот кувшин, что распили вдвоем…

          Драгоценная, где ты?

И Боспорского царства поделки — браслеты

всё ль тусклы на запястье твоем?

К ПРОСЛАВЛЕНЬЮ АЛУПКИ

I

…Магнолий сливочных пудовые цветы;

гулка кремнистая дорога.

Но если в сторону — цепляются кусты

и колют лядвия поэта-полубога.

Замри и вслушайся!

Он утром здесь бежал

в купальню с полосатым тентом.

Ведь педантичный граф не зря его считал

бездельником и диссидентом.

II

Увы, от страсти нет надежных панацей.

И рококо Парни скрутило все карнизы,

когда колонны войск приветствовал Лицей

и граф ушел на фронт с благословенья Лизы.

…Когда ж с победою отважный генерал

домой вернулся невредимо,

счастливый Государь его к себе призвал

и сделал богдыханом Крыма.

III

Громоздкий Аю-Даг и был покрыт леском,

но рядом две скалы и ласточкины сакли

хозяин покорил стремительным броском

и выстроил дворец, как задники в спектакле.

По склонам выжженным затеял виноград,

стал экономить снег, а то была утечка.

И превратился Крым в роскошный вертоград

из захолустного местечка.

IV

Но знают школьники, что значит саранча

в судьбе великого поэта.

Миледи, к завтраку ворвавшись сгоряча,

потупилась из-под берета.

Невозмутим на вид, но втуне зол как черт,

наместник замолчал, хотел задать вопросец,

да призадумался…

                                 Ты жалок, полулорд,

полутатарщина и полный рогоносец!

V

— Купеческий корабль из греческих сторон! —

торжественно оповещают.

С подзорною трубой скорее на балкон

и видим: парус убирают

в жемчужном далеке.

                                    Обрадован паяц,

велит свистать наверх, дает прислуге взбучку.

Купальня издали похожа на матрац.

И гений в суете графине стиснул ручку.

VI

Совсем немногое осталось досказать:

графиня родила — тому виной Раевский.

Естественно, скандал не удалось замять,

о нем судачили Мясницкая и Невский.

…В Одессе, где каштан весною свечи льет

и мальчик по нужде сейчас зашел за кустик,

поставлен памятник.

                                     А Пушкин в свой черед

невдалеке имеет бюстик.

VII

И мы гуляли там! И ты была со мной!

И обезьяний крик библейского павлина

внезапно в сумерки раздался за стеной

непроницаемой жасмина.

Сквозь вереницу дней несет моя рука

— никто твоей любви небесной не достоин —

прощальный поцелуй, подобье мотылька.

Не правда ль, ты одна… ты плачешь… я спокоен.

ДОЖДЬ В КАСТИЛИИ

Шелковые петли

к окошку привесь…

Пушкин

Луна за тучами эль-грековскими брезжит

          едва вдали

          теперь всё реже.

          Ты слышишь ли,

в Мадриде в брачном почти чаду

кончающийся дождь

                                  еще стучит по мрачным

кумирам мраморным в ночном саду.

Крутые бобрики идальго длиннолицых

примяты влагой, и

к нехитрым радостям великих инквизиций

прибавь свои.

Рассталась бы душа с роскошной грешной тошной

сырой землей,

но безутешная всё медлит под окошком

с шелковою петлей.

          Летучей мыши

          над зыбью крыш

в серчающем гитар рыдании расслышать

          доступно лишь

последнее прости — неуловимой массе

          воды в горсти,

айве с оскоминой на скомканном атласе

          последнее прости.

Дождь — кровь священная, вдруг пролитая в схватке

пространства невпрогляд

                                             с прозрачным временем.

И приторны посадки

левкоев у оград.

«Я не схимник, спустившийся с гор…»

Я не схимник, спустившийся с гор

и вступивший в немой разговор

с непривыкшей к смирению речкой,

что о камни дробится в упор

и бахвалится царской уздечкой;

нет, под темные залежи туч

не спускался я засветло с круч,

не дремал на ржавеющем камне,

подставляя морщины под луч —

эта благость совсем не нужна мне!

Вижу, ты разглядела насквозь

достоверность рассказанной байки,

и боюсь, как застенчивый гость,

пятерню запускающий в гроздь,

надоесть терпеливой хозяйке.

Где пришелся один на двоих

огоньками усеянный вечер,

я лишь отзвук приказов твоих,

верный отблеск зрачков золотых

— и поэтому так переменчив.

ПИЛАД И ЭЛЕКТРА

I

Зной, напоивший всех скорбящих,

и скалы, и залив,

слабей в тени плодоносящих,

и нас, и пращуров

кормящих приземистых олив.

Как вдруг — ссыпаться начал гравий

с кренящейся земли,

перекрывая спевку гарпий

с сиренами вдали.

…Ты исподлобья озираешь

встревоженную мать.

Ты вожделение внушаешь

тому — как ты не понимаешь,

кто дал обет молчать.

И он идет готовной тенью

буквально по пятам

к священному захороненью,

где ящерка взывает к мщенью,

пригревшаяся там.

II

Пилад всё верно понимает,

но где его протест,