В стране золотой - [22]

— Плохо без собаки. Совсем один. А люди придут нескоро. Месяца, может, через два, — задумчиво сказал Тимка, укладываясь на широкую рубленую скамью и указав Макарову на другую.

— Что же ты не на кровать? — удивился гость.

— Это как же я без нее лягу. Сама застелила, сама и разберет. А пока, до приезда, пущай стоит. Я только вот люльку широкую, на двоих, к кровати сделаю. Кончаю уже, резьба осталась… Даты спи. Если завтра идти, так по утреннику, иначе река не пустит. Тех-то я еле переправил. Трещит.

— А переход через реку обозначается?

— Старый-то след виден, да как раз в полынью ведет. Вплавь тоже раньше как недели через две не переберешься. Однако если знать, так пешим проползти еще можно. Дня, может, три-четыре местами продержится, а там лучше не суйся. Хорошо сено успел вывезти с той стороны. Кони у меня здесь. Свой один да артельных пара. Плату за них, сказывали, не богато, но дадут. Хотя они и копытят, но лучше, когда сено есть.

Макаров проснулся больным, собирался идти дальше, но лесник уговорил его отдохнуть «хоша день».

Долго нежились в жарко натопленной бане, по-черному, но с паром и свежим березовым веником. Приготовили прямо-таки праздничный обед: в русской печи, на листе, запекли сразу трех зайцев; нашлась и бутылка водки.

— Эго у меня для растирания больше, — как бы извиняясь, говорил Тимка, — сам-то я один ее не принимаю.

После водки и сытной еды лесника разморило.

— Соврал я, что не пью. Пью иногда. Только после сплю как убитый. А при моем положении это нельзя. В лесу и кони казенные.

— А ты ляг пока… Коням задал?

— А то как же. Ну и ты тоже пораньше ложись. Завтра тебе путь длинный, хорошо, если к вечеру причалишься. Поутру провожу через реку, не сумлевайся. В случае чего собака разбудит. Плохо вот мне без собаки. Ты уйдешь, так совсем один останусь. Кони не в счет — твари бессловесные.

Макаров сказал, что повременит отдыхать. Надо кое-что в дорогу подготовить, починиться.

— Как знаешь, — ответил Тимка, потянулся, зевнул и через несколько минут захрапел на всю избу.

Макаров ненавидел храп, как и любые посторонние звуки. Попробовал разбудить лесника — ничего не вышло.

— Ишь ты как ворчит, проклятый! Правду говорил. Пеняй на себя…

…Стянул с кровати широкое одеяло, расстелил его около скамьи… Несильный удар обухом топора, которым лесник мастерил своей двойне люльку, пришелся Тимофею около виска и нанесен был так, чтобы не вызвать большого потока крови… Завернув тело в тюк, сделанный из одеяла, Макаров выволок его на двор. Взвалил на неширокие дровяные санки… На самой середине реки виднелась длинная полынья. Приближался ледоход. Лед был разбит трещинами, и идти по нему было опасно. Выломав длинную палку, Макаров начал подталкивать ею санки впереди себя к воде. Они пошли, но затормозились, а в тот момент, когда он хотел подойти поближе, льдина хрустнула, качнулась и вместе с грузом медленно поплыла по течению.

— Ничего! На первом заторе перевернется!

Обратно шел медленно, стараясь замести следы. В избе долго оглядывался, навел внешний порядок. Даже поправил убор на кровати. Теперь, если кто и появится, можно будет спокойно сказать, что «хозяин, мол, отлучился куда-то. Наверное, к Маньке, в деревню». Макаров усмехнулся своей выдумке.

Остаток дня ушел на разбор так легко доставшегося наследства и его упаковку. Взломал сундук, выбрал белье поновее, деньги, почти не надеванные болотные сапоги, новенький карабин, патроны. Упаковал топор, штуки три лопаты, две кайл ушки, даже кувалду — «киянку». Набиралось порядочно. Ему явно подвезло, в избе нашлось все необходимое для упаковки — переметные сумы, мешки, веревка.

Только к ночи вспомнил, что давно пора поесть. Но прежде напоил коней, по-хозяйски задал им корма.

Ночевал он вместе с Жуком на сеновале. Подпер большими поленьями дверь, положил около себя «трофейный» карабин, открытый цинковый ящик с патронами и свою двустволку.

С выбранной им позиции, в дыры между жердями, из которых была собрана стенка, хорошо просматривалась вся долина.

Ночью несколько раз просыпался, беспокойно оглядывался вокруг. То грезился близкий выстрел, то протяжный крик, которым встретила его заимка. Один раз ему даже показалось, что по дороге от реки идет утопленный лесник. Схватил карабин. В это время порыв ветра качнул лес и луна осветила несколько елочек у самой дороги, тени которых могли показаться людьми.

После этого он уже не сомкнул глаз.

С рассветом оставалось подогнать седла, распределить вьюки и отправляться в путь. Груза было с избытком на трех лошадей. Значит, самому снова предстояло передвигаться пешком. Но зато теперь он был богат! Награбленного добра должно было хватить по крайней мере на три-четыре месяца, даже если к нему ничего не добавлять, не охотиться и не ловить рыбу.

Первые лучи солнца застали караван в пути. Макаров с карабином и короткими лыжами за плечами, несколько в стороне Жук, а. дальше, на длинном поводке, одна за другой, три нагруженные лошади.

Теперь нельзя было идти напрямик через горы без тропы. Кроме того, какое-то время следовало уходить петлями, «лисьим следом», чтобы сбить с пути возможных преследователей. Правда, на крайний случай можно было залечь в тайге. А станет совсем туго, то три лошади — это одному человеку с собакой еда чуть не на год, только сумей сохранить. В то же время путник, идущий караваном, «со всем припасом», всегда вызывает меньше подозрений, чем одинокий бродяга, явившийся неведомо откуда. Конечно, если только не встретятся люди, знающие, как попали в его руки припас и лошади.