В сторону южную - [105]

Ничего ненужнее, мучительнее, чем его появление здесь, теперь, и придумать нельзя было.

И, словно спасаясь, оберегая то, что пришло к ней в полусонной счастливой дреме в автобусе, чем жила теперь; словно призрак тяжкий вдруг увидела, повернулась и, к изумлению Игнатенко, пошла торопливо назад, к калитке в железной ограде, отделяющей парк Дома творчества от набережной.

Пошла, чтобы через минуту увидеть в белом свете луны, как, положив привычно, по-хозяйски руки на плечи Максима, ласково заглядывая снизу в его лицо, Саша говорит что-то, и он стоит перед ней покорный, счастливый этими словами и прикосновением ее.

Огляделась, не забыла ли чего. Увидела шаль в кресле у балконной двери, шаль, что связала для Саши. Заколебалась: может, взять. Глупо было дарить после всего, да еще столько шерсти пошло, на две кофты для Раисы хватило бы. Но еще глупее, мелочней забирать с собой. Повесила на спинку Сашиной постели. По многим признакам поняла, что не ночевала прошлую ночь соседка. И сегодня, судя по всему, не придет. Значит, завтра увидит шаль, завтра, когда ее, Галины, уже не будет здесь. Пересчитала деньги, оставалось много. Хватит и сестрам в Москве подарки купить, и детям, и Раисе. Вспомнила о поручении Еремеева. «Вот еще одна покупка». Решила составить список, а то в Москве глаза разбегутся, и перезабудет все. Погасила верхний свет, оставила только лампу настольную. Села в кресло и, не давая себе ни секунды на мысли пустые, придвинула листок бумаги.

В дверь постучали два раза и открыли тотчас.

— Это я, — отрывисто и будто насмешливо известила за спиной Саша. Прошла торопливо через комнату на балкон, будто дело там какое-то неотложное ждало. Постояла, опершись на перила, глядя во тьму, резко оттолкнулась и, застыв в дверях, долго молча смотрела на Галину.

Та сосредоточенно, аккуратным меленьким почерком писала торопливо. Сама не понимала что, лишь бы головы не поднимать, не встречаться глазами с Сашей.

— У нас с ним ничего нет, — громко сказала Саша.

Рука Галины дрогнула и снова, еще быстрее, начала выводить слова.

— Ты слышишь, у нас с ним ничего нет, — требовательно повторила Саша.

— Это меня не касается, — тихо отозвалась Галина.

— Да брось, пожалуйста, — Саша рывком дернула листок к себе так, что перо донизу прочертило жирную линию, — брось. Очень даже касается. Но вот что я тебе скажу, подружка: держись от него подальше. Не для нас с тобой такие. Чего ищет, чего хочет — и сам не знает. Только, в трех соснах блуждая, заденет тебя ненароком, покалечит, а сам и не заметит. Вот так. А теперь пошли, завьем горе веревочкой. Пошли, — потянула за руку, — там земляки твои объявились. Игнатенко блаженный и еще один с ним. Ба-альшой начальник.

— Мне не хочется, — крепко вцепилась в ручку кресла, — иди одна.

— Давай, давай собирайся, — равнодушно поторопила Саша. Уже вертелась перед зеркалом, накинув на плечи шаль. — Здорово мне идет. Правда?

Галина невольно улыбнулась искреннему удовольствию, с каким похвалила себя Саша. Была сейчас красива в длинной, до полу спадающей шали, укрывающей всю ее, тоненькую, узкоплечую. Волосы заколола вверх, и белая, незагоревшая шея в рыжих крутых, выбившихся из прически завитках светилась в полумраке матово-молочно.

— Я теперь как ты буду, такой тихой, тихой и слабенькой, — смешно изобразила Галину, состроив постное лицо. — Такие очень нравятся, а мне нужно нравиться. Слушай, — подняв руки над головой так, что узорное плетение взметнулось черными крыльями, закружила по комнате. — Слушай, у меня прекрасная идея. — Остановилась. Лицо осунувшееся, молодое, накрашенные густо глаза как два провала. — У тебя деньги есть?

— Есть.

— Дашь мне в долг.

— Конечно.

— Знаешь, я хочу банкет в «Элладе» устроить, по высшему разряду, и чтоб я за все заплатила. Всех приглашу. Могу себе позволить?

— Наверное, — Галина уже отказалась мысленно от лаковых сапожек, таких, как Свете поручил купить Еремеев. — Сколько тебе нужно?

— Да завтра сообразим. Я и не знаю, сколько там у меня осталось. Ну что, пошли?

— Нет, правда, сколько?

— Ну, двести, — раздраженно сказала Саша и опустила руки, черные крылья опали. — Зануда ты все-таки. Хорошая баба, а зануда. — Снова повернулась к зеркалу, послюнявив палец, пригладила брови. — Небось всю ночь теперь будешь жалеть, что пообещала. Да ты не бойся, я отдам, просто в Москве сильно поистратилась, а на книжечке кое-что есть. Сама могу одолжить, хоть на «Жигули». Вот Колька пришлет, и отдам. Так что спи спокойно.

— Я буду спокойно спать, — Галина встала, сдернула с кровати покрывало, сложила аккуратно.

— Ты что, действительно не пойдешь?

— Нет. Устала очень.

— Тогда до завтра. Дверь на балкон не закрывай, а то жарко ночью будет. — И ушла, царственно волоча по полу шаль. Не заметила ни чемодана, прислоненного к стене, ни непривычной оголенности тумбочки возле кровати Галины.

— На, — Максим протянул Люде гитару, — спой мою любимую. — Ему хотелось, чтоб наконец перестала Саша шушукаться с большеголовым. С самого начала нешумной их пирушки она ни на секунду не оставляла его в покое. И видно, не скучно было им вдвоем. Большеголовый смеялся охотно, сощурив маленькие — «кабаньи», — зло определил Максим — глазки, и время от времени одобрительно поглядывал на загорелые, длинные ноги собеседницы, высоко открытые коротенькой юбочкой. Саша поначалу возилась с огромной черной шалью, куталась зябко, театрально забрасывала концы на плечи, потом забыла о ней, и теперь шаль свешивалась с ручки кресла до полу черными складками. «Как флаг пиратки», — подумал Максим.