В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты - [23]

Отъезд должен был состояться в 12 ч. пополудни. Фукс имел официальный мандат, врученный ему советским правительством в Москве, в котором значилось, что все советские учреждения обязаны оказывать Фуксу и его спутникам на всем пути следования всякую помощь и содействие. Этот мандат был подписан Лениным, Троцким, Чичериным и — если я не ошибаюсь — и Каменевым. Фукс передал мне этот мандат на хранение, а я в свою очередь отдал мандат старшему солдатского конвоя с указанием, что эта бумага должна быть наготове в день отъезда.

Утром в день отъезда я напрасно искал старшего. Он пошел на рынок с целью закупки для себя и своих товарищей продуктов, которые он хотел везти в Москву. Я послал на поиски другого солдата, но старшего нигде нельзя было найти. Я сообщил Фуксу, что отъезд из Риги должен состояться не позже 12 часов, так как ему необходимо засветло выехать из Митавы. Я высказал свое сожаление по поводу того, что не могу отдать ему мандата, так как старшего, у которого он находится, нельзя разыскать.

Это привело Фукса в невероятное бешенство. Он заявил, что не может ехать дальше без мандата, что он пожалуется на меня в Москве, что это возмутительная вещь удержать его мандат здесь. Я пытался его успокоить и указал ему на то, что нужды в московском мандате у него нет, так как через границу его будут перевозить латвийские агенты. Было бы, пожалуй, даже разумнее вовсе не брать с собой московского мандата, так как, если его в пути захватят с этим мандатом, то его песенка, наверное, будет спета.

Автомобиль стоял наготове у Двинского вокзала в Риге. В автомобиль сели Фукс, оба его спутника, латвийский проводник и солдат из моего конвоя. Туда же был погружен весь багаж. Неприятная сцена из-за мандата привлекла нескольких зевак. Я задержал автомобиль у вокзала еще на полчаса в надежде, что старший все-таки найдется, но время шло, а он не появлялся.

Тем временем Фукс успокоился. Я обещал ему, что лично передам Стучке на сохранение мандат с тем, чтобы мандат, как исторический документ, в конце концов попал в руки Фукса. Фукс и его спутники пожали мне руку, и Фукс заметил на прощание в виде извинения, что он ничего плохого этим не думал и что он мне очень благодарен за все то, что я сделал для него и его товарищей в пути.

Я подал знак к отъезду, и автомобиль покатил. Вооруженный солдат, который проводил Фукса до Митавы, вернулся после обеда на автомобиле обратно в Ригу и сообщил мне, что Фукс со своими спутниками уже выехал из Митавы.

Я распрощался со Стучкой, передал ему на хранение мандат Фукса, который тем временем был мне опять вручен старшим, накупил в Риге продуктов для своей семьи и друзей и в тот же вечер выехал из Риги со всего стражей в вагоне прямого следования в Москву.

По дороге, на станции Режица и следующих станциях, я должен был смотреть со скрежетом зубовным, как советские «заградительные отряды» отнимали силой у несчастных крестьян, стоявших на станции, последний кусок хлеба и собранный хлеб погружали в мой вагон. Несмотря на явную жестокость, с какой отбирали хлеб у людей, которые, конечно, этим не спекулировали, а везли с собой как единственное питание в пути, я не мог рискнуть высказать какой-либо протест. Ведь это была грозная Ч. К., которая проводила в жизнь эти мероприятия. Солдаты моего конвоя, с которыми я был в самых лучших отношениях во время всего пути, ворчали, но боялись громко высказывать свое неудовольствие. Я должен был взять с собой в вагон весь хлеб и чекистов и вернулся 6 января 1919 г. в Москву.

Как я потом слышал, Фукс со своими спутниками был благополучно перевезен через границу латвийскими коммунистами и в полной неприкосновенности прибыл в Берлин.

Глава девятая В бронированном вагоне

6-го января 1919 г. я возвратился из Риги в Москву. Я доложил комиссару по иностранным делам Чичерину об исполненном мною поручении и о последовавшем отъезде писателя Эдуарда Фукса в Берлин, после чего я опять занял свое место в комиссариате финансов.

Условия существования еще более ухудшились за это время, и я не без основания опасался, что нам предстоят еще более тяжелые времена. Вследствие каждодневного падения ценности рубля и чудовищного роста цен на продукты, маленького жалованья уже теперь не хватало на покупку самых необходимых продуктов питания как-то: мяса, жиров, хлеба, сахара, не говоря уже о покрытии расходов на другие нужды. Вообще в то время уже не существовало никаких продуктов питания на вольном рынке, их нужно было доставать с большим трудом из под полы.

Я жил тогда с моей прежней женой и семилетним сыном в маленькой, состоящей из пяти комнат, квартире моего тестя, старого московского врача. В той же квартире жили, кроме тестя и сестры моей жены, еще насильно вселенный туда советский служащий, работавший в железнодорожном комиссариате, с женой и тещей. Было тесно, бедно, безрадостно, без всякой надежды на улучшение.

Мои старики-родители, которых война занесла с их родины — Курляндии — также в Москву, жили в двух комнатах, вместе с моей 26-тилетней сестрой, которая лежала безнадежно больною легкими. Ее смерти ждали с часу на час.