В смертельном круге - [63]

Одна из собак наполовину проникла внутрь. Я услышал, как хрустнули ее ребра, прижатые массивной дверью. Ударив дверью прямо в морду другой, я вытолкнул первую из клетки и захлопнул железную раму с громким металлическим лязгом, который разбудил бы мертвого.

Теперь я мог отойти от двери и опереться на стену, чтобы восстановить дыхание.

Там, за серым в этот час газоном, большой белый дом по-прежнему был тих и темен. Доберманы выли над своим покалеченным собратом. Я повернулся к ним спиной, подобрал кусачки и начал исследовать стену.

В ней была закрытая дверь. Открыв ее, я попал в маленькую комнату, провонявшую собаками. Я прикрыл за собой створку и включил карманный фонарик. Луч света запрыгал по цементным стенам, и я увидел впереди еще одну дверь, запертую на висячий замок. Кусачки легко перегрызли петли. Я вытащил болт и открыл дверь.

Это была конура, которая могла бы служить для хранения инструментов. Но вот инструментов-то в ней как раз и не было, в этой комнате с цементными стенами и бетонным полом. На полу — металлическая бадья и массивный стул. А в углу нечто, напоминающее кучу старого тряпья. Я опустился на колени возле нее.

Куча тряпья зашевелилась, и оттуда послышался голос:

— Мне надо выйти в туалет.

Голос был глухой и неясный, но он, несомненно, принадлежал Генри Макферлейну. Я сказал:

— Генри! Это я, Мартин.

— Сволочь! Проваливай!

Осветив свое лицо фонариком, я сказал:

— Смотри же!

Последовал стон, он зашевелился, а потом выдохнул:

— Бог мой! Это ты!

Луч фонаря на мгновение ослепил меня. Проморгавшись, я сказал.

— Ну, надо вызволять вас отсюда.

— Не так легко это сделать.

Собаки снаружи по-прежнему исходили злобой. И лай проникал через обе двери. Скоро и в доме услышат этот шум. Я направил луч фонаря на Генри.

Когда я в последний раз видел это лицо, оно было квадратным и крепким, как скала. Теперь оно превратилось в свинцово-серое, испещренное глубокими морщинами. Щеки ввалились. Дыхание было громким и неровным.

— Руки, — выдохнул он.

Я опустил фонарик. Его пальцы отекли и почернели, потому что в запястьях руки были скручены проволокой, которая шла к цепи, заканчивающейся металлическим кольцом в стене.

— Уходи, быстро! Они вот-вот придут и натравят на меня собак!

Я просто потерял дар речи. Просунув кусачки под цепь, я, стараясь ничего не повредить Генри, перекусил проволоку, стягивающую запястья. Он выпрямился и сказал:

— Помоги мне!

Я помог ему сесть. Это усилие вызвало у него одышку.

— Вы можете идти?

— Попробую.

Он был в таком состоянии, что от собак ему не убежать. Я провел лучом фонарика по стенам. Ни одного окна. Мы в западне. И вдруг меня осенило.

— Бутылочка от таблеток, — спросил я. — Как вы выбросили ее отсюда?

Он страдал. Кровь, притекающая к его скрученным долгое время рукам, причиняла ему нестерпимую боль.

— Крыша, — сказал он.

Луч фонарика взметнулся вверх. Я увидел стропила и обрешетку, на которых лежала массивная гнутая черепица.

— Стань на стул и раздвинь эту черепицу. Я придвинул стул и забрался на него. Будучи выше Генри, я все же не смог дотянуться до стропил, спрыгнул, схватил бак и выкинул его содержимое в дальний угол. Потом поставил вверх дном на стул, забрался туда и все-таки дотянулся.

Я сумел схватиться за стропила. Сделав глубокий вдох, согнул ноги в коленях и подтянулся. Левой рукой я схватился за обрешетку, на которой лежала черепица. Потом дотянулся до нее и правой. Бак грохнулся на пол с таким звуком, будто произошла автокатастрофа. Правую руку я сумел засунуть в зазор между обрешеткой и черепицей, толкнувшись от стены и найдя опору для левой ноги, я восстановил дыхание и правой рукой ударил по черепице.

Она немного подалась, а потом снова села на место.

Я ударил еще раз. И снова черепица, немного поднявшись, возвратилась на прежнее место. Но на этот раз с каким-то другим звуком.

Руки устали, и на лбу выступила испарина. Я попытался еще раз. Раздался скрип, а потом грохот. Ночной воздух ворвался в отверстие, образовавшееся на месте трех выбитых черепиц. Я раздвинул рейки обрешетки, просунул ногу и подтянул тело на крышу. Меня со всех сторон охватил чудный воздух ночи.

— Сейчас достану лестницу, — сообщил я вниз в черную дыру.

Генри зашелся в тяжелом надсадном кашле.

Я прошел по крыше и взял лестницу. Пара черепиц сорвалась вниз и ударилась о землю оливковой рощи со звуком разорвавшихся бомб. Собаки зло рычали на газоне. Я просунул лестницу в дыру на крыше и спустился по ней.

Генри все еще сидел на полу. Я позвал:

— Идемте!

Он посмотрел на меня.

— Сердце... не могу.

— Сможете, еще как сможете! — подбодрил я его.

Меня разрывала злость, злость на Деке и его подручных, которые заперли старика в этой вонючей грязной дыре.

— Вставайте!

Я схватил его за запястья и потянул. Кожа Генри стала дряблой, как у инвалида.

— Идите к лестнице, — сказал я.

Он почти упал на нее. Я поддержал. Фонарь опрокинулся на пол и погас. Я не стал его поднимать.

— Лезьте!

Последовало молчание.

— Я не могу, — виновато сказал он.

Тогда я нагнулся, просунул голову между его ног, будто поднимал ребенка.

— Подтянитесь на руках, сколько сможете, — попросил я.