В случае счастья - [29]

Жизнь в нем поддерживала Луиза. Однажды вечером он завел с ней разговор о разводе. Ее такая возможность, казалось, оставила равнодушной; она была современная девочка, и ее окружали современные дети, чьи родители уже успели развестись. Все рано или поздно расходятся. Она знала, что ее родители продержались восемь лет – просто блестящий результат. В ее мифологии это даже означало, что они любили друг друга больше, чем родители других детей. Жан-Жак глядел на нее в изумлении. Он не понимал, как ребенок весом в двадцать два кило мог оказался сильнее, чем он. Чтобы доказать свое превосходство, он предложил помочь ей делать уроки. И немедленно понял, до чего они трудные (заодно отогнав от себя еще один страх: пройдет лет пятнадцать, и поколение его дочери уничтожит его, окончательно вытолкнет на обочину любой трассы состязания). Возмутительная терминология. В его время считали килограммы яблок, а теперь пишут про “тарифы”, “флуктуацию”, “маржу”, “делокализацию”… С шести лет ребенка учат прежде всего не любить слова. А потом удивляются, что они ничего не читают. Жан-Жак, увязая в своих невзгодах, хотел защитить дочь от жестокости нынешнего мира, подарить ей спасательный круг поэзии, чтобы она не утонула в море упадка.

Каждый вечер Жан-Жак пытался стать немножко алкоголиком. Пил он неохотно, так, словно ему вшили печень безнадежного трезвенника. С тех пор как он заметил эротическую связь Каролины с дверьми, он смотрел на нее другими глазами. В каком-то смысле она превратилась в сексуальную возможность. Когда она ходила по комнате, он уже представлял, какими непристойными словечками они могли бы обмениваться в безликой ночи. Он думал о ее грудях, и в эти минуты все, кроме томной сцены, развертывающейся у него в голове, переставало существовать, а язык во рту совсем пересыхал. Он пил, чтобы утолить жажду, но алкоголь рождал в нем иссушающие фантазии. Порочный круг. Возраст Каролины вовсе не был помехой. В девятнадцать лет все уже вполне опытные женщины, а то мы не знаем. Сейчас все происходит быстрее; все, кроме смерти, она приходит медленнее. Да и сложностей особых не предвиделось. Женщина в девятнадцать лет наверняка мечтает о мужчине старше нее; зрелость – убийственный козырь. Надо просто подойти к ней и положить руки ей на ягодицы. Слов не нужно. Все будет по-звериному очевидно. Он задерет ей платье и повернет ее спиной. Положит голову ей на ягодицы и будет лелеять надежду стать немножко поэтом. В тот вечер, когда Каролина проходила мимо, он всякий раз улыбался ей с многозначительным видом. Не нужно слов. Но ее, судя по всему, не вполне устраивало это подчеркнутое молчание. Она встала перед ним, и глаза ее потемнели.

– Мне не нравится, как вы на меня смотрите в последнее время. Надеюсь, вы не питаете в отношении меня неуместных надежд. Все эти пошлости про беби-ситтершу, которую трахает папашка, со мной не пройдут! К тому же вынуждена вас разочаровать: вы совершенно не в моем вкусе.

– …

– Вы длинный, худой и унылый, а мне нравятся маленькие жизнерадостные толстячки. Так и знайте. И прекратите на меня так смотреть.

– …

– Засим – спокойной ночи!

Жан-Жак подумал, что женщины нынче пошли просто потрясающие. Они любят или не любят, а мужчинам в итоге даже и делать ничего особо не надо. Просто оставаться самими собой, мило-трусливыми и вяло-порядочными, и ждать, ляжет женщина у них на пути или не ляжет. И времени не теряешь. Да, быстрее разводишься, зато и отошьют тебя быстрее: не успел поглядеть на девушку, как она уже объясняет, чтобы ты ничего такого и в мыслях не держал. Пьяный и виноватый, Жан-Жак тихо сопел в своей спальне. Ему было жаль своих долгих взглядов, жаль своих обильных каролинных фантазмов. Пытаясь оправдаться, он списывал эту мимолетную оплошность на подавленность. К тому же она сама виновата. Какой мужчина устоит перед Каролиной, перед тем, что она в себе воплощает. Дело не в ее красоте и тем более не в уме. Просто она была тут, почти на месте Клер; даже в ее имени были почти все буквы имени Клер. Вот он и спутал. Женская орфография бывает так соблазнительна. И потом, эти отношения с дверьми. Да, проблема именно в этом, отсюда вся неразбериха и пошла – от ее эротической связи с дверьми. Значит, Жан-Жак не виноват в том, что взбрело ему в голову. И потому теперь, когда ночь вступала в одинокую фазу, он решил зайти к ней в спальню. Она читала комикс, подложив под спину подушку. Картина была сугубо эротическая (за вычетом дверей). Он заявил:

– Каролина, я знаю, уже поздно, простите, что помешал, но я долго думал и вот что скажу: мне бы хотелось, чтобы отныне вы выбирали, где находитесь.

– …

– Либо на кухне, либо в гостиной.

– …

– Нельзя находиться одной ногой в одной комнате, а другой – в другой. Это все, о чем я вас прошу. Когда будете со мной разговаривать, предварительно определитесь, пожалуйста, с географической точки зрения.

– …

– Засим – спокойной ночи!

Когда дверь закрылась, Каролина сдавленно прыснула. Для нее этот разговор был высшим проявлением мужской немощи. Жан-Жак со своей стороны вполне успокоился и почти уверился, что своим ночным вторжением сравнял счет и разделил ответственность поровну. Нечего уличать его во всех извращениях, когда она сама, колыхаясь в пространственной неопределенности, источала чистейшую эротику. Теперь Жан-Жак мог уснуть с достоинством и забыть неприятный эпизод. У него и так хватает сложностей, чтобы в довершение всего жить под мстительным взглядом женщины, не имеющей даже опыта выплаты ипотеки. Но через пару минут иллюзия покоя развеялась, и он снова впал в неконтролируемую тоску. И решил сходить к Эдуарду.