В случае счастья - [11]

– Я ухожу от тебя.

Часть вторая

I

Сказав эти четыре слова, Клер направилась к родителям. Произнесла, так же просто и механически:

– Я ухожу от Жан-Жака. Хорошего воскресенья.

И взяла за руку дочь.

– А папу мы не будем ждать? – спросила Луиза.

– Не будем, ты же видишь, он спит.

Они ушли не оглянувшись. Жан-Жак оцепенел; он был похож на тех людей, что висят меж двух стульев на сеансе гипноза. Ален занялся более срочным делом: своей женой. Аномалии – еще не повод пренебрегать семейной иерархией. Рене нервно подергивалась, но как-то неритмично (эта неправильность раздражала Алена с его любовью к порядку). Явная истерика. Из нее, как икота, вылетали обрывки фраз: “Нет, это невозможно… Нет, это неправда…” Он понял, что ситуация выходит из-под контроля, что воскресенье линяет, превращается в какой-то другой день, вроде ноябрьского понедельника. Ален засуетился, Ален потерял лицо[5]. На счет “раз" он решил плеснуть себе глоточек сливовицы. На счет “два" – повторить сделанное на счет “раз". Наконец, когда все поплыло в ритме вальса, он принял мудрое решение: позвать на помощь. К счастью, по соседству жил не кто иной, как доктор Ренуар, лучший врач Марн-ла-Кокетт.

Заметив опрокинутую физиономию Алена, доктор Ренуар в ту же секунду захлопнул ставни. Когда его беспокоили, он всегда с особой остротой ощущал человеческую бесцеремонность. По воскресеньям он старался не подавать признаков жизни. Но вспышка раздражения сразу погасла, растаяв в мучительных спазмах совести. От судьбы не уйдешь; в роду Ренуаров профессия врача веками переходила от отца к сыну (а другие Ренуары, подумать только, перешли от живописи к кино.); на протяжении десятков поколений их воскресенья портила неуемная рать соседей. Он со вздохом открыл дверь:

– Что с тобой такое стряслось?

– Я… я…

Алкогольные пары и порушенное воскресенье лишили Алена способности внятно изъясняться. Он только тыкал рукой в сторону дома. Ренуар решил приступить к врачебному осмотру немедленно.

– Э-э…

– Послушай, прекращай пить, честное слово. Знаю, жизнь не всегда усыпана розами, и даже далеко не всегда…

– М-м…

– Но иногда надо просто взять себя в руки и решиться. Ради здоровья ничего не жалко, ты же сам прекрасно знаешь.

Наконец Алену все же удалось затащить Ренуара к себе, и бедняга оценил масштабы катастрофы. Его взору предстало нечто ужасное: смерть воскресенья.

Ренуар поспешил выяснить, что произошло. Ален, слегка успокоившись и чувствуя себя не таким одиноким, объяснил, что его дочь ушла от зятя. Он настолько воспрянул духом, что осмелился даже выдвинуть гипотезу:

– Это ведь эмоциональный шок, да?

– Да, скорее всего, – подтвердил доктор.

Ален даже подпрыгнул на радостях, он оказался полезным, какой восторг! Но, обернувшись, снова оказался лицом к лицу с женой и вынужден был принять позу, подобающую обеспокоенному супругу. Ренуар же на миг перенесся в сладкие грезы, воображая, как бы счастливо текли его дни с дочерью соседа, раз она снова не замужем. Клер уже не первый год обитала в его мечтах, порой сопровождавшихся легкой, ненавязчивой мастурбацией. Поэтому он с особым удовольствием взялся лечить Рене и прописал ей маленький успокоительный укольчик. Потом они перенесли ее в спальню. Вскоре она уже храпела, заглушая назойливые отголоски сразивших ее событий.

Теперь следовало заняться зятем, чья карьера зятя столь плачевно завершилась. Ренуар был не лишен сострадания, но при виде мужа, брошенного женой, не смог унять задрожавшую внутри жилку ликования[6]. Марилу Ренуар ушла от него шесть лет назад. Да, его Марилу, вступило ей в голову – и ушла, даже вещей не взяла, неблагодарная. Прислала ему открытку сказать, что все кончено. Открытку, после шести лет брака…

– Маленький укольчик? – подсказал Ален.

– Нет… нет… Житейское же дело! Можно подумать, он один такой, со всяким может случиться. И хватит комедию ломать! – огрызнулся Ренуар.

Укола Жан-Жаку не досталось, зато его правая щека удостоилась увесистой пощечины. Ален оценил действенность методы и пожалел, что ее не испробовали на жене. Зять очнулся. Завращал глазами, пытаясь понять, где он. Но проснувшееся сознание сразу подсунуло ему четыре слова, сказанные женой, и он наконец расплакался.

Поскольку слезы, как ни парадоксально, означали, что пациент скорее жив, доктор Ренуар удалился – на манер скромных героев, возвращающихся после подвига к своей неприметной жизни. Ален устремился к зятю с носовым платком. Какая нелепица – первый раз в жизни он видел зятя в слезах. Точно вдруг заплакал автомобиль. Ален проявил инициативу и сбегал в погреб за новой бутылкой сливовицы. Налил рюмку человеку, чье лицо все больше походило на губку, потом налил еще и еще. Этот человек скоро станет лишь воспоминанием о зяте; а пока надо пить, чтобы забыть. Немного упорства – и, быть может, им удастся достигнуть той эпической стадии, когда забываешь, что пьешь.

Под вечер Жан-Жак, пошатываясь, бродил по саду. Он не привык много пить, распалился от алкоголя и яростно рвал цветы. Зазвонил мобильник, он лихорадочно схватил его, не сомневаясь, что звонит жена и что она уже раскаивается в своем нелепом поведении. Ничуть не бывало. Он услышал слова Клер, ясные и точные, как будто она планировала свою выходку с незапамятных времен.