В Шторме - [41]

Он вздохнул, протирая закрытые глаза с такой силой, что в них появились сверкающие мушки — пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы уменьшить давление, чувствуя себя уставшим и опустошенным.

Он проснулся очень рано, перед рассветом, в абсолютной уверенности, что кто-то звал его по имени. В потрясении, очнувшись от сна, он всматривался в темный полумрак большой чужой комнаты, ища, кто это был. Но, разумеется, никого не увидел — только вялые тени его напряженного, уже ускользающего кошмара.

Не в силах снова уснуть, он встал и встретил рассвет, одеваясь перед высоченными окнами из транспаристила. Ужасно голодный.

Медитация давалась с трудом; это раздражающее давление угнетало его, притупляя мысли и чувства и делая беспокойным и разбитым. В конечном счете он прекратил свои попытки и улегся спиной на холодный мраморный пол. Ощущаемая через тонкий шелк графитовой рубашки прохлада приносила успокоение заживающим швам. Согнув колени, он всматривался в высокий и резной, украшенный кессонами потолок, обдумывая, как много камер наблюдения было в них спрятано и были ли в комнате «слепые» места. Размышляя, что его наблюдатели думают сейчас о его причудливом поведении; переживая, как он объяснит заключенную сделку своим друзьям и как объяснит Хану, что тот должен остаться, спрашивая себя, должен ли он отступить, сейчас, пока еще есть время — понимая, что именно это они ему и скажут сделать.

Будут ли они правы?

Двери разъехались, и внутрь шагнула рыжая, смотря на него с удивленно поднятыми бровями. Очевидно она решила, что он полностью спятил.

Люк быстро вскочил на ноги.

— Я… А! В любом случае твое мнение обо мне уже не может стать хуже, — громко рассудил он, вызывая тем самым крохотное подобие улыбки на ее губах, которую она тут же прогнала, садясь на стул перед окнами.

День уже близился к вечеру, когда двери наконец отворились, и внутрь промаршировали восемь штурмовиков — первые штурмовики, которых Люк увидел с тех пор, как прибыл сюда. Затем они энергично развернулись кругом и вышли обратно — оставляя в комнате одинокого, связанного и напряженного Хана Соло.

— Хан! — Люк кинулся вперед, забывая от радости о всех своих виноватых чувствах.

— Люк! Малыш! — Хан тоже помчался вперед, но неловко остановился в двух шагах перед ним и вытянул вперед связанные руки. Действительность их ситуации быстро и эффектно напомнила о себе.

Взамен объятий Хан огляделся вокруг.

— Ничего себе. Поменяться не хочешь? Думаю, моя комната такая же большая, как эта кровать, а моя койка сделана из каменного выступа в стене, со встроенной душевой в конце.

— Отлично, — сказал Люк, легко подключаясь к знакомой манере мышления. — Шикарно просто.

— И удобно, — язвительно заметил Хан. — Не нужно слишком далеко ходить посреди ночи.

Люк кивнул, усмехаясь:

— Опять же хорошее преимущество.

— Я тоже так думаю. Может… Эй, твоя рука!

С запозданием Хан понял, что Люк придерживает свою правую руку левой, машинально оберегая ее. Малыш взглянул вниз и произнес сдержанным голосом:

— Да, мне… заменили ее.

Он вытянул руку вперед, неловко шевеля пальцами, пока Соло изучал протез.

Хан сдержал себя, чтобы не спросить очевидное: почему ему сделали это; если малыш и знал, сам он не спешил с ответом.

— Как ощущается, странно? — спросил Хан вместо этого, по-прежнему не сводя глаз с руки. Точная, совершенная, скрупулезно детализированная копия. Очень дорогой протез.

Люк только беспокойно пожал плечами, явно не желая сейчас обсуждать это.

Улавливая намек, Хан снова огляделся вокруг:

— Я думал, что иду к Палпатину, судя по обстановке. Не ожидал увидеть тебя здесь.

Прозвучавший немой вопрос стер улыбку с лица Люка:

— Возможно, он думает, что может купить меня…

Хан кивнул: это имело смысл — и, вероятно, так же объясняло и руку. И одежду, которая заставила бы даже Ландо казаться бедняком в сравнении с малышом.

Следующий вопрос потряс Люка, хотя Хан на самом деле не подразумевал то, что спросил:

— А он может?

— Нет! — защищался Люк, сильно задетый словами Хана.

— Просто…

Хан остановился, не зная, зачем он вообще это спросил — понимая, что только что больно задел малыша.

— Прости. Я знаю…

Люк уставился в пол, и обеспокоенный Хан сменил тему:

— Ты видел Чуи и Лею?

— Нет. А ты? — голос Люка сейчас же встревожился.

— Нет. Нас разделили по разным камерам. Я наорался до хрипоты, пытаясь до них докричаться. Но камеры звуконепроницаемы, скорее всего.

— Они где-то здесь. Но я… — Люк замолчал, внезапно делаясь виноватым.

Хан нахмурился:

— Люк?

Люк колебался, пытаясь найти силы, чтобы договорить:

— Я… заключил сделку. С Палпатином. Взамен…

Дальше он сказать не успел.

— Ты заключил сделку? С Палпатином!? Какого… — на секунду слова подвели Хана — но лишь на секунду. — Малыш, он не будет придерживаться никакой сделки.

Люк помотал головой, торопясь объяснить:

— Сначала он выполнит свою часть, или сделка не имеет силы. Хан, я должен был.

— Должен был? Что, черт побери, это означает? Ты только что сказал мне, что он не может купить тебя, и теперь ты говоришь…

— Хан, послушай… пожалуйста, — Люк прекрасно понимал, что он спорил не только с Ханом, но и со своими собственными сомнениями. Если он сможет убедить Хана, то тогда, некоторым образом, он докажет правильность своих действий и себе самому. — Палпатин согласился освободить всех, кроме одного, в обмен на мое добровольное нахождение здесь.