В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - [79]

Мне уже порядком надоело находиться в больнице – слишком часто я туда попадала. Только все чаще и чаще это оказывалось неизбежным. Временами я недооценивала серьезность ситуации и слишком затягивала с обращением в отделение скорой помощи. Я реагировала на подобные ошибки прилежным поведением, стремясь доказать, что я была «хорошим» пациентом. Подобрать идеальный момент для обращения в больницу казалось невозможным. Я усвоила, что если приходила слишком рано, при первых намеках на проблему, то вместо похвалы за принятие правильного решения меня встречал плохо прикрытый скептицизм. Подобное недостаточно хорошо скрытое пренебрежительное отношение вызывало у меня чувство стыда, в результате чего я все чаще ждала до последнего, когда уже другого выбора не оставалось.

Мы действительно так делаем: когда симптомы слишком неопределенные, а лабораторные анализы и снимки не выявляют никаких отклонений, мы начинаем подозревать, что пациентом движет что-то еще, что у него есть какая-то вторичная выгода от болезни или эмоциональная потребность, удовлетворяемая вниманием медиков. Врачам неприятно оказываться в ситуации, когда они полагают, будто их пациент хочет быть больным, в то время как на самом деле он здоров.

Врачам очень сложно понять, как можно желать для себя болезни, когда нас окружает столько жаждущих исцеления пациентов. Мы склонны обносить таких пациентов стенами стереотипа под названием «психические болезни».

Мы, медики, непроизвольно отгораживаемся от них, полагая себя пешками в некоей бессвязной игре без правил. В моменты большего благородства мы порой допускаем вероятность того, что их лабораторные показатели еще не успели отразить их пока невидимую, но совершенно реальную и нарастающую болезнь. В подобных ситуациях мы можем задержать на них свое внимание, даже если нас и одолевают сомнения.

Так как я работала в этой больнице врачом, то меня, как правило, воспринимали серьезно, когда я обращалась слишком рано, и меня госпитализировали на обследование, чтобы либо выявить ухудшение моего состояния, либо выписать, если ничего не изменится. Разумеется, меня никогда не выписывали.

На протяжении следующего года мне были проведены ряд операций и других процедур с целью устранить причину моих повторяющихся брюшных болей. Сначала врачи пробовали расширить суженный участок желчного протока, чтобы не давать желчи застаиваться и вызывать инфекцию. Они попытались раздвинуть плотную мышцу и растянуть ее шире с помощью надувного зонда. Когда же проток снова закупорился, дав понять, что первая попытка не увенчалась успехом, они разрезали этот участок скальпелем, проведя так называемую сфинктеротомию. Когда это привело к тому, что быстрорастущая рубцовая ткань еще больше сузила проток, они снова использовали надувной зонд, на этот раз установив целых три стента в надежде, что они остановят распространение рубцовой ткани и оставят проток открытым. Вместо этого стенты сами оказались забиты желчью, и я тяжело заболела, из-за чего их пришлось убрать.

С момента установки стентов я чувствовала, как они раскрывали желчный проток в моей печени. Не то чтобы это ощущение было невыносимым, однако оно присутствовало постоянно. Я бы не смогла придумать для него лучшего сравнения, чем необходимость держать открытым рот в кабинете стоматолога, в то время как он обеими руками дни напролет выдирает у меня зубы. Это было слишком неприятное чувство, которое длилось слишком долго. Оно превратилось в непрерывный механический дискомфорт, который преследовал меня по пятам в течение всего дня. А так как этот дискомфорт ни на минуту меня не оставлял, то у меня сбился мой внутренний индикатор надвигающейся катастрофы. Через несколько дней отдыха после операции я решила, что чувствую себя достаточно хорошо, чтобы пойти на работу. Я слишком хорошо умела абстрагироваться от нежелательных ощущений. Я предпочла игнорировать их, чтобы снова приносить пользу. Мне было невдомек, что следующим тревожным сигналом будет полномасштабный шок.

Я заезжала на больничную парковку, как вдруг внезапно почувствовала, как мои веки наливаются тяжестью – было такое чувство, что стоит мне хотя бы раз моргнуть, и они больше не откроются. Я начала испытывать ту же самую дезориентацию, что случилась со мной в ту ночь в акушерском отделении, и она застигла меня совершенно врасплох. Пока я через силу припарковала машину, меня все больше окутывало одурманивающее опьянение, и когда я, наконец, смогла добраться до дверей лифта, то сказала первому попавшемуся мне человеку: «Кажется, у меня начинается сепсис».

Сепсисом называют инфекционное заражение организма, которому удается полностью подавить его функции, приводя к падению кровяного давления и лишению внутренних органов необходимого кровотока. Даже когда сепсис выявляется своевременно и человеку оказывается самая лучшая и эффективная медицинская помощь, он убивает порядка трети своих жертв. К моменту появления клинических признаков шока уровень смертности сильно перешагивает за пятьдесят процентов. Когда же симптомы сепсиса игнорируются или не принимаются всерьез, то он, как правило, повсеместно приводит к смерти.