В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту - [66]

Нельзя избежать тьмы, равно как нельзя избежать и страданий.

Нужно стремится к тому, чтобы любить друг друга сквозь мрак, нужно учиться это ценить. Именно здесь, во мраке, мы обретаем истинный смысл и предназначение.

9 Наперекор системе

В общей сложности с той первой ночи понадобилось два года и ряд операций, чтобы поднять меня на ноги. Я не могу сказать «чтобы окончательно поднять меня на ноги», потому что это подразумевает некоторый законченный процесс, в результате которого я стала полностью тем человеком, которым была, как снаружи, так и внутри. Я не стала и не могла им стать, потому что этого человека больше не существовало. С каждым новым происшествием, с каждым отказавшим органом или перенесенной операцией я обретала некую новую форму.

В тот апрель два года спустя я уже поправилась достаточно, чтобы быть в состоянии помогать высаживать ярко-розовые и красные бегонии вдоль периметра живой изгороди из самшита. Я с удовольствием их поливала и с удовольствием наблюдала за тем, как они растут, хотя в итоге олени и съели половину нашего сада. Когда к концу сезона пришла пора вырывать отцветшие растения с корнем, я, к своему собственному удивлению, загрустила. «Нам следовало посадить луковичные цветы, ну или что-то многолетнее», – заявила я Рэнди. Мне было не по душе от того, что столько заботы и внимания было уделено чему-то со столь коротким жизненным циклом. Хотя они, определенно, и принесли нам немало радости и красоты, мне хотелось, чтобы те же самые цветы в том или ином виде вернулись к нам в следующем году, как это происходит с многолетними растениями. Меня пленила идея о том, что каждую весну из единой корневой системы, которая ассоциировалась у меня с некой центральной памятью, отпочковываются новые жизни, каждый раз другие, но в то же время те же самые.

Я стала отождествлять себя с жизненным циклом тюльпанов и других многолетних цветов. Каждый год они дают надежду на перерождение, которое становится возможным благодаря их возвращению в родную почву. Гниение как способ трансформации.

Со времен изучения биологии клетки я знала, что мой организм, если рассматривать его клеточное строение, был физически совершенно новой структурой по сравнению с моим организмом во времена резидентуры, в студенческие или школьные годы. Каждая его клетка постепенно заменяется новой, и через определенное количество времени происходит полная замена – новое тело вытесняет старое.

Перерождаясь, я сохраняю определенные аспекты личности и самые яркие воспоминания людей, которыми я когда-то была, однако по итогу они пропадают с концами. Даже сейчас практически все, что я знаю о себе, уже является лишь воспоминанием. Если смерть является состоянием полной недосягаемости, тогда на самом деле мы переживаем множество смертей.

Когда я попала в больницу в состоянии шока, я попала туда врачом. Именно так я определяла себя по умолчанию. Я провела последние четырнадцать лет, преследуя эту цель, и я полностью в ней увязла. Она стала основой для подхода к решению любой проблемы, причем не обязательно медицинского характера. Это был остов, на который я накладывала свои наблюдения, суждения и замыслы. Даже когда я приближалась к отделению неотложной помощи в ту первую ночь, мои мысли были тщательно взвешенными, структурированными мыслями врача. Я была не в состоянии примерить на себя роль пациента. Начав испытывать боль, я отреагировала на нее перечислением про себя возможных диагнозов и соответствующим им прогнозов. Когда я испытала головокружение и была не в состоянии твердо стоять на ногах, оказавшись в акушерском отделении, врач во мне получал противоестественное удовольствие от того, что ему выпала возможность испытать шок на себе. Я была настолько заточена на медицину, что обрадовалась возможности на собственном опыте ощутить патологическое состояние, которое так долго изучала. Я понимала, что умираю, и все равно восхищалась своему угасанию с научной точки зрения.

Сначала появились внешние, поверхностные признаки моего превращения в пациента: больничная сорочка, кровать и лекарства. Я собрала на себе все атрибуты болезни, однако они казались мне чем-то другим, подобно тому, как это было с белым халатом за годы до этого. Я никак не могла увязать ни больничную сорочку, ни капельницу со своим самовосприятием – я смотрела на них с некоторой иронией. Они шли вразрез с тем, кем я себя считала. В первые дни госпитализации я продолжала наблюдать за всем происходящим глазами врача. Из своих лабораторных показателей я высчитывала приблизительную вероятность смерти в периоперационный (до, во время и после операции. – Прим. пер.) период, как меня тому учили. Я критиковала принятые решения, представляя себя в роли старшего врача. Я неодобрительно оценивала решение своего врача отправить пациента в нестабильном состоянии в рентгенологию для проведения компьютерной томографии. Мне казалось, что они проявляют недостаточно рвения, чтобы выбить в операционной место для своего умирающего пациента. Я не предупредила родных, своих родных, о том, насколько тяжелой была ситуация. Я сохраняла дистанцию, как меня тому учили все эти годы.