В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть - [86]

– И ты уже решил, какими они будут?

– Конечно! Это довольно очевидно…

То ли это и правда было совершенно очевидно и не стоило времени на обсуждение, то ли Энтони оказался слишком тактичен, чтобы уточнять.

– «Pure Imagination» в исполнении твоего синтезированного голоса звучит отлично. Я таким его и помню: приятный, но непоставленный.

– Франсис сказал – получилось похоже на Анджелу Лэнсбери в «Красавице и чудовище»…

– Скорее на Рекса Харрисона в «Моей прекрасной леди»! Но ты лучше расскажи, как у тебя дела.

Я совершенно забыл, что в прошлый раз мы с Энтони встречались еще до появления симптомов БАС. Теперь я едва мог говорить и он видел меня прикованным к креслу, парализованным. Однако превосходное воспитание, полученное еще в Уимблдоне, не позволяло ему напрямую отметить ухудшение моего состояния.

– Должен тебе сказать, я обнаружил в параличе несколько несомненных плюсов. Особенно хорош массаж: почти два часа в день! Это прекрасно. А душ! Да ни с одним фараоном так не нянчились. Я будто отправляюсь на самую роскошную планету спа на Млечном Пути.

Мы немного поболтали о новом саде с деревянной платформой, придуманном Франсисом, чтобы я снова мог наслаждаться тенью пальм. О даме, которая хотела поставить оперу, пригласив исполнителей с искусственными голосами. И о том, что я почти закончил книгу.

– Я тебе больше скажу, мы недавно продали права на ее экранизацию кинокомпании, получившей «Оскар» в номинации «Лучший фильм» за картину «Король говорит!».

– Ничего себе! А они точно понимают, что первый в истории настоящий киборг – гей?

Весь наш разговор крутился вокруг таких же бесконечно важных глупостей, как и в тот солнечный майский день на другой планете и в другое время, в день, когда мне было шестнадцать.

– Поговорим снова, когда я стану киборгом!

– Задай им жару! Обнимаю…

Та ночь была долгой. Я привык к лету, и октябрьские сумерки, казалось, спускались невообразимо рано, а я все лежал без сна, пока на горизонте не появилась довольно бледная полоска встающего без энтузиазма солнца. Непривычная кровать и звуки тоже мешали уснуть. Я думал. Прислушивался к размеренной и тихой ночной жизни сотрудников больницы, в которой рефреном повторялись визиты сиделки; она проходила в смежную с моей палату, чтобы проверить показатели приборов. Иногда погружаясь в сон, я вскоре просыпался от резко подскочившего адреналина, вспоминая, чтó должно вот-вот произойти. Лучше бодрствовать: выспаться я успею потом.

Это был первый раз за пару лет, когда у меня появилось время по-настоящему подумать. Его не выпадало с того момента, как я сам поставил себе диагноз. Теперь мне ничего не нужно было делать, только ждать. И размышлять, пока вокруг снова не закипит бурная деятельность, призванная подготовить меня к визиту хирурга-отоларинголога Филиппа. Удивительно, но несмотря на то, что ему предстояло разрезать мое горло от уха до уха и извлечь голосовой аппарат, я чувствовал себя спокойно.

И я поймал себя на мыслях о том, какова же Философия Жизни Питера, в какой системе верований мое подсознание находило убежище в минуты волнений и во что я, нерелигиозный, верил на самом деле.

Этот ход мыслей был не нов: основные неписаные правила я определил несколько десятков лет назад. Просто много лет у меня не было возможности как следует их обдумать. Теперь, не имея других занятий, я лежал на больничной койке и размышлял о космосе.

По сути своей плавание по жизни очень просто: нужно только отстроить курс по нескольким всемогущим неписаным правилам, тем, которые доминируют над остальными и управляют вселенной. К счастью, этих правил – законов вселенной – всего три, остальное – нюансы.

1. Наука – единственный путь к магии.

2. Люди важны, потому что нарушают правила.

3. Любовь рано или поздно побеждает.

Благодаря Закону логики и любви (тому самому, о котором я рассказывал Энтони в междугороднем автобусе, – «Истинная любовь всегда побеждает логику»), Третий закон вселенной – самый важный, самый могущественный. Единственный, что правит всеми[19].

Эти три закона дарили мне невероятную силу и утешение. Более того, вернувшись к ним после долгих лет пренебрежения, я понял, что за это время взрастил невероятно глубокую веру в них.

Для начала, напомнил я себе, я целиком и полностью верю в науку. Не в ее всеведение, но в ее развитие. И, в отличие от догм, она постепенно все меньше и меньше ошибается. Я сказал себе: «Если что-то способно улучшить мою жизнь с БАС, то это наука». Особенно здорово замечать, как она, раздвигая горизонты познания, исследует все более невероятное, невозможное, волшебное – и реальное, не менее реальное, чем остальное. Когда-то мне довелось объяснять учителю искусств, чем так привлекательна наука: даже когда ты выясняешь, как работает эта магия, она не перестает быть магией.

Кроме науки, я очень верю в человечество. Не в то, что все люди добрые: я знаю, это не так. Но в то, что, несмотря на отвратительную жестокость и отталкивающую бесчеловечность отдельных людей, наш вид как целое являет собой нечто волшебное, необыкновенное и неукротимое, потому что в этом уголке галактики только мы осознанно нарушаем правила. Это делает нас особенными. Значимыми. Мы важны. Самое страшное, что, возможно, мы одиноки. Другие формы разумной жизни, если таковые существуют в бескрайнем космосе, могут не нарушать правила так буднично, изобретательно и продуктивно, как мы. Предположение, что мы по-настоящему уникальны, таит в себе огромную ответственность: мы обязаны изменить мир к лучшему, изменить Вселенную. И, несмотря на нашу подчас потрясающую глупость, вместе мы разберемся, как это сделать. Мы созданы для этого.