В сердце Африки - [12]

— Но ведь я на краю могилы, — говорил ему Нахтигаль, — мне хотелось" бы умереть на руках своих друзей.

— Если судьба обрекла тебя смерти, белый, — ’ отвечал в таких случаях султан — то решительно все равно, умрешь ли ты здесь, на родине ли, или по дороге к ней.

Все доводы путешественника разбивались о жестокость султана.

Дни тянулись за днями в мучениях голода и болезни, в тоске и нужде. В этом состоянии Нахтигаль дошел, наконец, до того, что решил покинуть лагерь без разрешения султана. Но всякий раз, как вещи его оказывались навьюченными, приходил посланный от султана и приказывал сложить их снова в хижину. Наконец, Абу-Секин уступил настойчивым просьбам путешественника. Он подарил вьючную лошадь, дал ему в провожатые одного из своих придворных" и послал вперед гонца с письмами к старшинам разных городов и селений, чтобы всюду пропускали путешественника и его вещи.

Нахтигаль должен был сделать вид, что расстался с Абу-Секином дружелюбно. Но все, что он пережил за четыре месяца пребывания в гостях у черного повелителя, наполняло его душу отвращением к черному варвару.

Наградой за опасности и лишения служило путешественнику лишь то, что он проник глубоко внутрь Африки. Он прочитал еще одну страницу из жизни населяющего землю человечества, и той борьбы, которая постоянно ведется между сильными и слабыми.

Обратный путь

Нахтигаль благополучно ускользнул из страны палача-султана. Но это еще не означало, что он избавился от всех опасностей и отвратительных зрелищ, которые мучили его в лагере Абу-Секина.

Первая неприятность заключалась в том, что Нахтигаль опять, как в первые два путешествия, возвращался оборванным скитальцем, почти нищим. Средства его почти истощились, — между тем съестные припасы были дороги, и их не всегда можно было достать.

Второе было то, что вместе с ним в Куку двинулся целый караван с невольниками, которых гнали туда на продажу. Эти бедняги уже в лагере Абу-Секина страдали от голода и болезней. Когда же начался утомительный путь, они стали умирать, как мухи. То и дело один или другой из них падали от изнеможения, и никакие удары плетью из кожи гиппопотама не могли принудить их подняться и брести дальше.

Нахтигаль даже втайне радовался за них. Он думал, что брошенный по дороге раб возвращается к свободе и как-нибудь да оправится среди роскошной и родной для него природы. Он как-то даже поделился свою мыслью с Хаму, своим слугой. Тот принялся хохотать над простодушием Нахтигаля.

— Вот погоди, свалится который-нибудь из них, ты отстань и посмотри, что будет, — смеялся Хаму.

Смех и речи его так задели Нахтигаля, что тот решил воспользоваться первым же случаем. Этот случай, разумеется, представился очень скоро. Несколько времени спустя он заметил в стороне дороги одного из своих странников в общем довольно простодушного жителя Борну. Этот купец хлестал молодую негритянку, которая от усталости и болезни свалилась и не могла подняться. Нахтигаль проехал было мимо, но вспомнил слова Хаму и оглянулся. То, что он увидел, подняло дыбом волосы на его голове: несчастная валялась уже на земле в луже крови, а добродушный торговец спокойно вытирал свой окровавленный нож. Онемев от ужаса и негодования, путешественник безмолвно пропустил мимо себя палача, который, как ни в чем не бывало, заметил ему:

— Да, да, европеец, от этих проклятых негров не добьешься верности, — одни только убытки.

Оказалось, что торговцы и погонщики живого товара спокойно убивали всех изнеможденных и больных рабов, чтобы другим неповадно было притворяться. И эта жестокость оказывала свое действие. Ведь толпы рабов состояли из молодых женщин и подростков, которые всеми силами молодой души цепляются еще за жизнь, потому что не потеряли веры в лучшую участь.

Долго стоял путешественник недвижим в ужасе и в глубоком негодовании. Наконец, очнулся и поскакал вперед. Раньше, когда он встречал толпы исхудалых рабов в Сахаре, он не подозревал, что они представляют лишь малую и самую выносливую часть тех несчастных товарищей, которые погибли от руки подлых и жадных торговцев. Усталость, голод и опасности пути казались Нахтигалю ничем в сравнении с чувством бессильного негодования, которое он ощущал перед лицом таких злодеяний. В конце концов жестокость и варварство торговцев рабами не приносит им никакой выгоды. Ряды невольников редели с каждым днем от истощения, голода и болезней. Уцелевшие напоминали скорее движущиеся скелеты, чем людей. У кого еще были силы, — а такими чаще всего, оказывались подростки, — те пользовались всяким случаем и убегали с единственной целью избавиться от изнурительного шаганья и отдохнуть.

Случаи для побегов представлялись всякий раз, как только караван проходил через какое-нибудь селение. Улучив момент, когда надсмотрщик или хозяин отходили подальше, невольники убегали в стороны и забивались в первую удобную хижину. Хозяин её, вместо того, чтобы выдать беглеца, прятал его, потому что беглый оставался его рабом.

Если принять, что из сотни рабов только двадцать доходят до рынка исхудалыми от голода, полуживыми от утомления, все же остальные восемьдесят погибают в пути, то можно себе представить, как выгодна для одних эта торговля, и сколько несчастий она приносит для других.