В регистратуре - [94]

— Играй мою, мадьярскую! — закричал Михо и бросил Йожице серебряную монету.

— Видал? — толкнул коротыш Каноник газду Медонича — тот лениво зевал и устало, пьяно, ничего не соображая, смотрел на толпу, то и дело протирая веки: пыль ела ему глаза. — Видал? — твердо повторил Каноник. — В девяти приходах не сыщешь отца, у которого был бы такой сын, и тестя, у которого был бы такой зять! А?

— Правда, правда! — оживился Медонич.

Музыканты заиграли «мадьярскую», Михо подкинул вверх свою круглую шляпу, подхватил толстую хозяйку корчмы и пошел мелким бесом, люди пьяно таращились и одобрительно кивали. Юста улыбалась, ковыряя пальцем то в носу, то в ушах.

— А теперь сыграй, Йожица, цыганскую! — стукнул камердир ладонью по столу, и глаза его ярко вспыхнули. — Цыганскую играй, вот тебе два форинта и тут же кончай эту дребедень!

Йожица спрятал монету и махнул смычком, чтобы товарищи бросили играть «мадьярскую».

Музыканты повиновались и заиграли новую мелодию.

— Что, что? А мою до конца? — заорал Михо. — Мало я вам заплатил? Или мои деньги хуже других? Посмотрим, мать вашу…

— Посмотрим! — угрожающе поднял руки коротыш Каноник.

— Играй цыганскую, Йожица, никого не слушай! Поглядим, кто сумеет ее сплясать? Всякий стоящий цыган-барышник да конокрад — уж наверняка спляшет!

— И все городские холуи и лизоблюды сейчас запляшут! — зычно крикнул Михо, а Каноник схватил пустую бутылку и погрозил камердиру.

Музыканты продолжали играть, и трудно было сказать, крик ли заглушит бас и гусли, или музыка все-таки заглушит бешеный крик.

— И чего вы разорались, один бог знает! — пропищал писаришка. — Ведь это та же «мадьярская», которую сейчас играли.

— Правда! Правда! Та же музыка! — закричали кругом.

Камердир с презрением посмотрел на Михо и коротыша Каноника, а потом грозно обвел всех взором на манер полководца, который в мгновение ока победил смертельного врага.

— Другую играй! Австрийскую! — орал Михо, не понимая, в чем смысл подвоха камердира, и кинул каждому музыканту по два форинта.

— Хватит, играй австрийскую! — хрипло закудахтала Юста, покачнулась и чуть не упала.

— Дармоед! Ты слышал? Твою мать!.. Хватит, играй австрийскую, если хочешь унести свой бас целым! Мой сын Михо приказывает! Приказывает газда Медонич и моя сноха Юста! Они могут всех вас купить с потрохами, сколько вас есть в корчме, вместе с Райхерцером! Играй, Дармоед, австрийскую, я тебе говорю, не то ударим по другим струнам! — размахивал стиснутыми кулаками коротыш Каноник.

— Австрийскую, австрийскую, не то будет вам иная музыка! — бормотала, всхлипывая Юста.

— Никакой австрийской, пока не кончится цыганская, — вскочил на жидкие ножки писаришка, вызывающе меряя взглядом Михо и его мадьярский костюм.

— Играйте, тятя, что играете, ничего другого! — поднялся за писарем школяр Ивица, губы у него тряслись от ярости, а в глазах бегали огненные круги, — смесь фабричной водки с натуральной сильно ударила ему в голову, и то мадьярская одежда Михо казалась ему басом музыканта Йожицы, то отец со своим басом превращался в щеголя Михо в мадьярском платье.

— Еще этот лохматый будет нам приказывать! — бросил гусли и смычок хромой музыкант. — Пусть Дармоед Йожица тут не командует! Он бас, а мы гусли, мы все равны! Дайте кто-нибудь кружку вина! Околеешь от жажды в этом содоме!

К хромому гусляру тут же подскочил Каноник, подал полную бутылку крепкого вина и что-то зашептал ему на ухо.

Гусляр наклонил бутылку, одним махом вылил в себя содержимое и запустил ее в стену.

Сельский писаришка выпучил глаза, а потом, как лисица, стал примеряться ко всем выходам — дверям, окнам, чтобы вовремя улизнуть.

— Зачем вы, музыкант, разбил наша бутылка? Теперь будете платил за нее! — заорала хозяйка корчмы, протискиваясь между столами, чтобы подобрать осколки.

— Бутылка оплачена! — рявкнул Михо и дернул ворот наглухо застегнутой куртки… — Раз я сказал оплачена, значит, оплачена!

— Конечно, конечно! — подтвердил Райхерцер, оттаскивая супругу от стола.

— Тогда другое дело! — бормотала толстая корчмарка, вынося в фартуке битое стекло.

Пока шла эта перепалка, коротыш Каноник прижал губы к уху хромого гусляра и что-то заговорщицки ему шептал, на что гусляр согласно кивал черной курчавой головой.

— Среди музыкантов всегда мир и лад! — вспылил Йожица, прострелив бешеным взглядом коротыша Каноника.

— Лучше гляди на свой облезлый бас, Дармоед, да играй тому, кто больше платит! — оскалился Каноник.

— Берегись, лихоимец, я тебе говорю! — погрозил ему музыкант Йожица. — За дело! — махнул он смычком товарищам. — Играем австрийскую! — И Йожица провел смычком по толстым струнам своего баса.

— Правильно! — подпрыгнул хромой, и они бешено заиграли австрийскую. Михо подхватил Юсту, другие — других, и водоворот закружился как в набухшей реке.

Писаришка приосанился, надулся, словно лягушка при виде коня, готового ударить ее копытом, схватил школяра Ивицу, и они заплясали какую-то мешанину из всех танцев, подняв новую, еще более темную тучу пыли, будто вытрясали самые нижние перины потомка царя Давида — корчмаря Райхерцера. Господин камердир, не видя для себя подходящей пары, медленно поворачивался вокруг своей оси, высоко поднимая каблуки модных башмаков и часто и легко притопывая, вроде утки, стараясь показать, что в городе пляшут совсем по-иному, не так, как здешние медведи.