В районной больничке рядом с Москвой - [2]

Шрифт
Интервал

“Надо заняться делом, иначе...” — пришла спасительная и здравая мысль. Где же перчатки? Медсестра про них ничего не сказала. Я побежала туда, где она должна была сидеть, но в комнате никого не оказалось. Я несколько раз понапрасну обшарила все шкафы и вернулась в операционную. Там в тазике под столом я видела использованные перчатки. Пришлось вытащить их из кровавой марлевой кучи, вымыть (как же противно!) и надеть. Других-то я не нашла!

Когда, преодолевая тошноту, брезгливость и страх, я наконец приступила к работе, сзади послышались шаркающие тяжелые шаги. Стало совсем страшно, я сжала в руках швабру и повернулась.

— О, привет! Ты новенькая, что ли? — пожилой человек в бело-сером мятом халате, без колпака, с папиросой в уголке широкого рта, смотрел на меня с непонятной жалостью.

— Да, — почти прошептала я пересохшими губами.

— Знаешь, у меня нога больная. Мне бы спирту...

Он не просил, а приказывал — ласково, но твердо. Даже не спросив, кто он такой, я засуетилась, бросаясь от столика к столику, от шкафчика к шкафчику.

Человек в халате тихонько засмеялся:

— Да, сразу видно, новенькая. Как же ты не знаешь, где тут спирт? Это ж в нашей работе первое дело. Поди, в моечной посмотри, там должен быть в широкой банке.

В моечной на стеклянном маленьком столике я действительно увидела банку с рукописной этикеткой “спирт”, приклеенной белым медицинским пластырем. Жидкость в ней была почему-то зеленого цвета. Я понюхала — пахло спиртом. “У него болит нога... Значит, он хочет что-то на больной ноге спиртом помазать”, — подумала я. Рядом с банкой лежали ватные тампоны, намотанные на деревянные палочки. Взяв один, я окунула его в спирт и понесла человеку в халате. “Почти что мой первый пациент”, — промелькнула горделивая мысль. Увидев меня с тампоном в руке, врач (а это, как потом выяснилось, был дежурный врач из другого отделения) отчего-то покраснел, а глаза его расширились.

— Что это?!

— Спирт, как вы просили.

— А зачем?

— Как “зачем”? У вас же нога болит... Наверное, надо помазать.

— Что помазать? — голос врача как-то странно менялся, становясь слегка придушенным.

— Так ногу же!

“Как это он не знает, что ему надо делать? Чудно!”

— Да мне не мазать, глупая! Мне выпить надо!! — взревел доктор.

— Так ведь он зеленый!

— Кто? — лицо врача уже не просто красное, а багровое, а голос сделался раскатисто-металлическим.

— Спирт. Спирт в банке зеленый, — ответила я истинную правду.

Он достал из кармана халата граненый стакан.

— Так! Вот тебе сосуд. Нальешь в него этого зеленого спирта и принесешь мне. Нога уже отваливается.

“Почему, когда болит нога, спирт надо пить?” — думала я, исполняя приказание.

Доктор лихо опрокинул в себя стакан (потом я узнала, что в спирт специально добавляют зеленку, чтобы его не пили), после чего умиротворенно прикрыл глаза, и его губы изобразили подобие улыбки.

— Ну, вот и хорошо, — он легко поднялся с табуретки и, не сказав больше ни слова, ушел.

Продолжая неприятную санитарную работу, я размышляла об этом визите и чувствовала в поведении врача какую-то нестыковку. Точно! Доктор не обратил абсолютно никакого внимания на умершую женщину на операционном столе. Ничего не спросил, даже не взглянул. Тогда мне это казалось невероятным.

Около половины первого ночи, когда я закончила уборку, вновь появилась медсестра. Где была, не сказала, а спросить я побоялась.

— Ну, что, уже приходил?

— Кто?

— Травматолог наш дежурный... Каждое дежурство приходит, алкоголик несчастный.

— Да он же врач!

— Тю, девочка, да ты такая наивная? Все врачи пьют.

“Не может такого быть”, — осталась я при своем мнении.

— Все вымыла? — спросила медсестра.

— Да, — скромно ответила я.

— А коридор?

— Как коридор?! Вы ж мне про коридор не говорили.

— Говорила — не говорила, иди, мой!

Сама она отправилась в комнату операционного блока, где помещалась пара стерилизаторов для биксов, похожих на большие, опрокнутые на бок бочки. При желании в них мог бы поместиться человек. Стерилизаторы всю ночь работали, издавая противный надсадный гул. Однако только в этой комнате имелась кушетка. Правда, как можно уснуть при таком шуме — большая загадка.

Так вот, медсестра ушла спать, а я вновь набрала ведро воды, взяла швабру и принялась мыть десятиметровый коридор. Глаза слипались, ноги не двигались, но работа шла...

И вдруг раздался оглушительный звонок телефона. Я даже вздрогнула от неожиданности. “Наконец-то! Началось настоящее, ради чего я здесь”, — по-дурацки обрадовалась я. Сон мгновенно улетучился, я быстренько убрала ведро и швабру и побежала к медсестре.

Она сидела на кушетке, разглядывая свои босые ноги и держа трубку телефона у уха.

— …А в травму ее засунуть нельзя? — услышала я окончание разговора. — Не было печали, черт бы их всех побрал! — с выражением муки на лице медсестра нехотя буквально сползла с кушетки.

— Ну, что стоишь? Иди, каталку тащи, — она махнула рукой в сторону недомытого мной коридора.

Действительно, в углу у стенки притулилась узкая железная, на расшатанных колесиках каталка. Место, где предполагалось лежать пациенту, было ничем не покрыто, железная поверхность кое-где еще блестела остатками белой краски.


Рекомендуем почитать
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)

За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.


Освобождение "Звезды"

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Воспоминания о Евгении Шварце

Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».