В путь за косым дождём - [14]

Эта повесть не только о людях авиации, но и о цене мечты, о беспокойных людях, способных изведать «губительный восторг самозабвенья» и совершать открытия.

Они есть всюду, в любом деле, но в географии, которая с развитием авиации устремилась вверх от земли, их характер бывает заметней. Старый моряк и романтик Джозеф Конрад говорил в свое время, что «география, единственная из всех наук, возникла из действия и, больше того, — отважного действия, которое так захватывает людей домашнего образа жизни, склонных мечтать о суровых и неожиданных испытаниях, как мечтают узники за своими решетками обо всех опасностях и превратностях свободы, столь дорогой сердцу человека».

Мир не может жить без разведчиков. Когда настает их час, мы говорим: чудаки и мечтатели, неисправимые романтики и фантазеры... Разведчики еще неведомых нам призрачных островов... Ведите нас! Мы пойдем за вами.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЗЕМЛЯ!

Нет ничего прекрасней правды, кажущейся неправдоподобной!

Стефан Цвейг

По весне, когда сходит снег, откроется земля, темная и влажно пахнущая... Тонким рисунком прочертились на фоне неба угловатые линии веток, набухших почками, готовыми выстрелить из себя стрелки бледно-зеленых ростков, неповторимые в детской своей нежности. Прояснились и стали необыкновенно четкими, как бывает только весной, все контуры и дали: чуть голубеющие в дымке близкие леса Подмосковья, резкие грани зданий города, ажурные стрелы кранов над местами раскинутых повсюду строек. А над всем этим — бесконечно уходящее само в себя, прозрачное, как ледяная слеза, весеннее небо. Такое близкое — и такое далекое...

На пути к знакомым воротам аэродрома Сергея Анохина много лет встречали высокие сосны подмосковного леса, и я представляю, как он, сильный, влюбленный в жизнь человек, смотрел сквозь их ветви на светлое небо, остро чувствуя всю свежесть весеннего дня.

В комнате на верхнем этаже, с диванами и столом для журналов и шахмат, где все они отдыхают, ожидая вызова, — в этой комнате сквозь огромные окна тоже видно небо. Иногда оно становится облачным, и это может быть плохо. Один из них — дежурный. Раньше всех он уходит в зону: разведчик погоды. Остальные ждут. Сначала разговор с ведущим инженером — все должно быть предусмотрено. Потом станет поздно. Заговорил микрофон, голос диспетчера. Все готово. Они идут в другую комнату, одеваться. Там, на высоте, человек не может жить без приспособлений.

Небольшой автобус довезет его к бетонной полосе — как это все знакомо: утро, начало работы, поле, пахнущее землей, жизнью. Большая серая полоса, ведущая так далеко... И вот она снова перед ним, его машина, одна из многих, но сейчас — единственная, готовая слиться с ним в стремительном порыве, как живая. Смелые резкие контуры, матовый, приглушенный блеск белого металла. Вытянутое острое тело, похожее на снаряд, резко отброшенные назад небольшие крылья. Все говорит о скорости, которую еще не так давно назвали бы безумной. Конструкторы вложили в эту машину мысль и опыт; рабочие завода воплотили в металл, в точное взаимодействие электричества, приборов, огнедышащего топлива, гидравлических бустеров, заменяющих человеческую силу, ставшую недостаточной для управления на таких скоростях; инженеры следят за ее поведением с влюбленностью тренера; механики готовят ее к работе, помня, что малейшая их ошибка может стоить жизни... Теперь она готова. Она ждет только его, все отдано в его руки.

Он идет к ней в странном своем костюме — на нем плотно облегающий тело зеленый комбинезон из капрона, исполосованный стягивающейся мгновенно шнуровкой; там, на большой высоте, начиная с четырнадцати тысяч метров, жить нельзя: в разреженном воздухе «закипает» кровь. Из нее выделяется азот, и наступает аэроэмболия — «воздушная смерть». Если что-нибудь случится с кабиной, где компрессор поддерживает давление, обычное для поверхности Земли, костюм искусственно сожмет тело и сохранит жизнь. От пояса тянутся резиновые шланги — для баллонов сжатого воздуха, кислорода. На лице кислородная маска. Круглая металлическая каска защищает голову.

Он поднимается в машину, садится в тяжелое кресло, которое может быть выброшено в воздух взрывом специального патрона. В кабине больше чем полсотни приборов — он умеет видеть их сразу, замечая малейшие колебания стрелок. Десятки тумблеров — электрических выключателей, управляющих всей системой. Рука привычно находит каждый. Он об этом не думает, как не думает пианист о клавишах рояля.

Прежде чем впервые поднять машину, он долго тренировался на земле.

Он слышит в наушниках шлемофона привычный голос руководителя полетов — и пальцы нажимают нужную кнопку, и за спиной взрывается страшный рев двигателей, огонь длинной струей бьёт назад из сопла. Почти в три раза быстрее, чем при самой бешеной езде на автомобиле, уходит назад бетонная полоса. Легкое движение штурвалом — и вот он уже в воздухе. Через несколько минут земля останется далеко внизу. Обычный рабочий день начался.

* * *

Дорога, по которой стремится летчик, идет теперь беспредельно высоко. Покинув аэродром, он приходит в зону испытаний. На колене пристегнут планшет с очередным заданием — проверить машину, дать максимальные нагрузки, которые ей уже не придется переносить потом, в эксплуатации. Высота и скорость, управляемость, поведение в полете, достоинства и недостатки конструкции — это может узнать окончательно только он. Иным стал облик летчика: новая техника требует не физической силы, а выносливости, знания и точного мастерства. Современный испытатель — инженер, чье рабочее место в небе.